Рациональные и иррациональные типы личности. Рациональное и иррациональное мышление

НАТА КАРЛИН

Рациональное мышление отличается от иррационального тем, что в ее основе лежат логически обоснованные доводы и факты для размышлений и принятия решений. Иррациональное мышление – бессвязный ход мыслей, не имеющий строго выстроенной логической цепочки и основанный на предположениях и чувствах. Иррациональное мышление возникает из желания человека верить в свои фантазии.

Рациональное мышление – процесс, а не результат

Такой способ мышления – это способность строить логические цепочки, делать соответствующие выводы и . Стремление мыслить рационально является положительным фактором для работы над собственными недостатками. Руководствуясь логическими размышлениями, человек не действует спонтанно, тем самым, исключая неприятные неожиданности. Рациональное мышление позволяет человеку видеть вещи в истинном свете, объясняет необъяснимое, успокаивает и показывает кратчайший путь к достижению необходимого результата. Этот способ помогает , которая в данный момент считается первостепенной.

Чтобы научиться мыслить рационально, придерживайтесь следующих рекомендаций:

Каждое размышление начинайте с поиска проверенных фактов. Иногда это сложно сделать, но без них невозможно выстроить логическую цепочку, которая приведет к верным выводам и правильным поступкам;
В размышлениях руководствуйтесь тем, что ваша точка зрения (равно как и окружающих) может быть неверна. Поинтересуйтесь у знакомых их видением данного факта.

Не судите о поступках и поведении людей только по внешним проявлениям. Вы думаете, что знакомый избегает общения с вами? На чем основаны ваши выводы? На логике или предположениях? Выясняйте правду, не стройте догадки. Найдите подтверждение тому, что избегают именно вас. Может быть, у человека неприятности, и он стремится ограничить общение со всеми. Ему не до вас;
Не додумывайте фразы за оппонента, не воображайте себе то, о чем он думает. Слушайте внимательно собеседников, и воспринимайте только то, что вам говорят;
Сомневаетесь в искренности слов и поступков человека? Поговорите напрямую, высказав претензии и задав вопросы.

Польза рационального мышления

Пользу от рационального мышления видно на простом примере. Вы выслушали от собеседника упреки и недовольство, выраженные в неприятии ваших взглядов и поведения. Первым порывом в этом случае будет ответить человеку тем же. Но, что вы получите в случае скандала? Взаимную неприязнь, душевный дискомфорт, и продолжительный . Лучше сохранить собственное достоинство и душевное равновесие. Человек, обладающий рациональным мышлением, поступит проще – он проанализирует собственные поступки, которые вызвали критику и недовольство, и примет мнение того, кто его критиковал. Постарается найти консенсус – достигнуть согласия в том вопросе, на который у обоих существует собственное мнение. В то же время, даст понять оппоненту, что можно решать вопросы мирным соглашением, не обижая, и не унижая взглядов собеседника.

Рациональное мышление способствует тому, что человек возвращает себе спокойствие. Можно привести пример того, как мыслят люди, летящие в самолете, попавшем в зону турбулентности:

Иррационально мыслящий человек в ту же минуту представляет себе собственную гибель во всех подробностях.
Рационально мыслящий человек думает о том, что в была похожая ситуация, и все закончилось благополучно. К тому же, процент авиакатастроф от общего числа полетов в мире ничтожно мал.

В любом случае, лучше быть спокойным и хладнокровным до самого конца, чем «накручивать» себя, ухудшая ситуацию и паникуя.

Рациональное мышление характерно для людей следующих профессий:

Математики;
Военные;
Физики;
Химики и т.д.

В каждой области, где требуется знание точных наук, люди пользуются рациональным мышлением.

Иррациональное мышление – чувства и эмоции

Люди, не умеющие отделить факты от вымысла, и выстраивать логические цепочки размышлений пользуются иррациональным мышлением. Им сложно предусмотреть события и результат тех или иных действий, что приводит к спонтанным поступкам и лишним переживаниям. Однако рациональное мышление невозможно без присутствия иррациональной (духовной) составляющей. Например, художник не может объяснить принцип, которым он пользуется в подборе красок. Выясняется, что он противоречит законам логики, при этом создавая шедевры изобразительного искусства.

Однако обывателю нужно учить бороться с проявлениями иррационального мышления. Необходимо анализировать события и факты, чтобы исключить возможность мыслить иррационально.

Крайности.

При оценке той или иной ситуации, не впадайте в крайности типа «все или ничего» или «это однозначно черное, а это белое, и полутонов не существует». Чтобы бороться с такими проявлениями, есть несколько правил:

Нет плохих и хороших людей, все они со своими достоинствами и недостатками. В каждом человеке можно найти положительные качества и «закрыть глаза» на отрицательные;
Исключите из лексикона слова, выражающие крайнюю степень чего-либо. Например, «всегда» или «никогда». Не употребляйте их по отношению к окружающим и к себе самому;
Оставьте в стороне категоричное мышление. Лучше признавайтесь людям в том, что страдаете вспышками раздражительности, а не утверждайте, что вы вспыльчивая натура. Этим вы оправдываете свой недостаток.

«Кошмар».

Измените отношение к подобным мыслям:

Подумайте о том, что возникшая ситуация – это проблема, но не та, которая гарантирует неминуемую гибель или конец существования Вселенной;
Сравните создавшуюся ситуацию с поистине страшным событием – смертью близкого человека или состоянием людей в концентрационных фашистских лагерях.

Успокаивайте себя следующими размышлениями:

«Это пустяк, который не стоит того, чтобы заострять на нем внимание»;
«Неприятно, но не смертельно»;
«Все будет хорошо»;
«Земля не сойдет с орбиты, и человечество продолжит свое существование».

«Конец света».

Если вы привыкли преувеличивать разрушительную силу той или иной проблемы, представляя себе страшные последствия возникшей ситуации, успокаивайтесь следующими мыслями:

Учитесь ожидать от жизни не только ударов, но и хороших моментов;
Постоянно повторяйте себе, что исход ситуации может быть плохим, но вероятность этого ничтожна
Не беспокойтесь о том, что может произойти. Ведь ключевое слово здесь «может». Скорее всего, этого вовсе не случится, а вы только зря тратите нервы;
Попробуйте спроектировать несколько вариантов развития событий, и высчитайте в процентном соотношении вероятность того, что результат будет самым плохим.

«Я больше не могу».

Это убеждение не только людей, которые используют иррациональное мышление, но и тех, кто . Переформулируйте выражение и убедите себя в том, что вам сейчас жить сложно, но постепенно вы преодолеете и эту преграду.

Главное – ответьте себе на вопрос о том, ваша ли это проблема на самом деле? Или вы просто переживаете чужую боль, выдавая за собственную.

22 марта 2014

Вопросы философии

Рациональное и иррациональное - философская проблема

(читая А. Шопенгауэра)

Н. С. МУДРАГЕЙ

Вопросы философии.- 1994.- №9.

Проблема рационального и иррационального является одной из важнейших проблем философии с самого момента возникновения последней, ибо что есть философия, как не раздумье над устроением универсума и человека, погруженного в него: рационален ли универсум, или в своей основе он иррационален, следовательно, непознаваем и непредсказуем; рациональны ли наши средства познания бытия, или проникнуть в бытийственные глубины можно только с помощью интуиции, озарения и т. п. Сразу же оговорюсь, что поставленные вопросы не корректны, ибо разведение рационального и иррационального по разным углам крайне не философично. Как нет единого без многого, бытия без небытия, левого без правого, дня без ночи, мужского без женского, так нет в философии рационального без иррационального. Пренебрежение или сознательное отвержение рационального или же иррационального пластов бытия приводит к поистине трагическим последствиям - возникает не просто неверная теоретическая схема, обедняющая действительность, но формируется заведомо ложное представление об универсуме и положении человека в нем. Вспомним наше, если можно так выразиться, ближайшее прошлое. Сталинско-брежневская идеология, не мудрствуя лукаво, попросту запретила иррациональное и приказала считать мир предельно рациональным, ясным и прозрачным. Власть предержащие учили философов и иже с ними «мыслить» бытие как исключительно посюсторонний, очень простой мир, каждую часть которого легко описать, объяснить и сделать понятной всем без исключения. Л. Гозман и А. Эткинд убедительно показали, как на основе подобного теоретического постулата строились соответствующие нравственные, политические и научные конструкции, приобретшие прямо-таки карикатурный характер (добавлю - с точки зрения теории, но не жизни, где все это выглядело далеко не смешно). Например, пишут авторы, носителем подлинной нравственности и добра считался «простой» человек, который «в университетах не обучался». Любое же непонятное, не укладывающееся в рационалистические рамки, объявлялось злонамеренным запутыванием стройного, не таящего никаких существенных тайн мира. Но если мир прост и понятен, то и вся работа ученых - бессмысленная трата народных денег, а их открытия и выводы - попытка заморочить людям головы. Широчайшее распространение получают научно-популярная литература и просветительские лекции, которые способствуют выработке у читателя и слушателя уверенности, что ему все ясно, за исключением того, почему в столь очевидных вопросах не могут разобраться специалисты.

Все вышесказанное (которое я назвала бы небольшим прологом к статье) призвано показать, с одной стороны, насколько важна роль истинного философского понимания действительности, с другой,- что это истинное понимание не может быть достигнуто без таких одинаково важных и равноценных по значимости категорий, как рациональное и иррациональное.

В данной статье, ставящей цель прояснить природу рационального и иррационального, я буду опираться на философию А. Шопенгауэра, во-первых, потому что абстрактное, не наполненное конкретным, живым содержанием рассуждение о какой бы то ни было проблеме дает слишком мало пищи уму, нисколько не насыщая его. Во-вторых, потому что именно у Шопенгауэра проблема рационального и иррационального, звучавшая до него глухо, как бы из подполья, вышла наружу, стала предметом открытого, широкого, осознанного и тщательного рассмотрения (хотя сам термин «иррациональное» и отсутствует в его философии, рациональному немецкий философ противопоставляет «иллюминизм»). В отличие от иррационалистов последующей формации (например, К. Ясперса, М. Хайдеггера), которые, стремясь отмежеваться от иррационализма «второй свежести» («почва и кровь»), весьма строго и сдержанно говорят об иррациональном, Шопенгауэр пишет откровенно, смело, страстно, его философия - это обнаженный нерв иррационального, в ней бьется сильный, мощный жизненный пульс, наполненный живой энергией иррационального.

Для начала - самое общее определение рационального и иррационального. Рациональное - это логически обоснованное, теоретически осознанное, систематизированное универсальное знание предмета, нечто «в масштабе разграничивания» (Хайдеггер). Это в гносеологическом плане. В онтологическом - предмет, явление, действие, в основании бытия которых лежит закон, формообразование, правило, порядок, целесообразность. Рациональное явление прозрачно, проницаемо, а потому его можно выразить рациональными средствами, т. е. понятийно, вербально, оно имеет коммуникабельный характер, способно быть передаваемо другому, способно быть воспринято всеми субъектами.

Иррациональное имеет два смысла. В первом смысле иррациональное таково, что вполне может быть рационализировано (так скульптор из бесформенной глыбы мрамора высекает прекрасную скульптуру - образ избитый, но чрезвычайно наглядный). Практически это есть объект познания, который поначалу предстает как искомое, неизвестное, непознанное. В процессе познания субъект превращает его в логически выраженное, всеобщее знание. Зачастую это иррациональное в нашей философской литературе называют нерациональным, но это в сущности неполный перевод на русский термина «иррациональный», где «ир» заменено «не». Правильнее, с моей точки зрения, подобное иррациональное обозначить как «еще-не-рациональное» (французский философ Анри де Любак (1896-1991) называет его инфрарациональным, недорациональным).

Взаимозависимость рационального и иррационального как еще-нерационального достаточно ясна. Субъект познания стоит перед проблемой, которая поначалу скрыта от него под флером иррационального. Используя имеющиеся в его арсенале средства познания, он овладевает непознанным, превращая в познанное. Еще-не-рациональное становится рациональным, т. е. абстрактным, логически и понятийно выраженным, короче - познанным объектом.

Наличие рационального знания признается как рационалистами, так и иррационалистами. Отрицание его привело бы к самым абсурдным последствиям - абсолютная разобщенность людей, не имеющих никаких точек соприкосновения в духовной и материальной деятельности, к полной анархии и хаосу. Но отношение рационализма и иррационализма к рациональному знанию совершенно различно. Рационалист убежден, что, получив рациональное знание о предмете, он тем самым познал его подлинную сущность. Иное в иррационализме. Иррационалист заявляет, что рациональное знание не дает и в принципе не способно дать знание сущности предмета в целом, оно скользит по поверхности и служит исключительно для целей ориентации человека в окружающей среде. Так, компас в руках путника совершенно необходимая вещь, если путник идет по неизвестной местности в определенную сторону, а не праздно шатается в воскресный день по аллеям парка. Но разве компас может дать нам описание и характеристику местности? Так и абстрактное рефлективное знание - поводырь в мире, знакомом ему исключительно в самых приблизительных чертах. Короче: рациональное знание возможно лишь относительно мира явлений, вещь сама по себе ему недоступна. А. Шопенгауэр, продолжая традицию кантовской философии, объявляет - познанный мир есть представление. Познаваемый мир расщеплен на субъективное и объективное. Формой объекта являются время, пространство, причинность; законом для него является закон основания в различных ипостасях. Но - главное - все это суть априорные формы субъекта, которые он в процессе познания накидывает на познаваемые объекты, к подлинной действительности они не имеют никакого отношения. Время, пространство, закон достаточного основания - формы нашего рационального знания и феноменального мира, а не свойства вещей самих по себе. Следовательно, мы всегда познаем только содержание нашего сознания и потому рационально познанный мир есть представление. Это отнюдь не означает, что он не реален. Мир в пространстве и времени реален, но это эмпирическая реальность, не имеющая точек соприкосновения с подлинным бытием.

Итак, мир явлений рационален, ибо в нем с жесткой необходимостью действует закон достаточного основания, причинность и т. п. Соответственно рационально познаваем: рассудок, разум, понятия, суждения и все прочие средства рационального познания задействованы Шопенгауэром для познания наглядного мира. Рационалист не может не согласиться со всеми этими положениями немецкого философа, но с оговоркой: благодаря всем этим средствам рационального познания мы также познаем и само бытие. Иррационалист категорически возражает, ибо для него мир вещей самих по себе иррационален не в первом смысле слова (как еще-не-рациональное), но во втором.

Второй смысл иррационального состоит в том, что это иррациональное признается в его абсолютном значении - иррациональное-само-по-себе: то, что в принципе не познаваемо никем и никогда. Для Шопенгауэра таким иррациональным является вещь сама по себе - воля. Воля - вне пространства и времени, вне причины и необходимости. Воля - слепое влечение, темный, глухой порыв, она едина, в ней субъект и объект есть одно, а именно - воля.

Здесь пути рационалиста и иррационалиста полностью расходятся. Взаимозависимость рационального и иррационального как еще-не-рационального уступает место противоборству рационального и иррационального-самого-по-себе. Начинается это противоборство с прямо противоположного толкования роли и места разума в познании. В иррационализме разум, который дает рациональное знание о феноменальном мире, признается бесполезным, беспомощным для познания мира вещей самих по себе. Для рационалиста же разум - высший орган познания, «высшее апелляционное судилище» (Шопенгауэр). Чтобы утвердить эту роль разума, пишет Шопенгауэр, послекантовские философы (Фихте, Шеллинг, «бездарный шарлатан Гегель») даже прибегали к недобросовестной жалкой уловке: слово «Vernunft» («разум»), заявляют они, происходит от слова «vernehmen» («слышать»), следовательно, разум есть способность слышать так называемое сверхчувственное (Nephelococcygia, Тучекукуевск - не жалеет иронии Шопенгауэр). Выдумка эта, пишет Шопенгауэр, была встречена с беспредельным сочувствием, неустанно, с несказанным удовольствием повторялась в Германии целых 30 лет, даже легла в основу самых разных философских систем. Конечно, соглашается Шопенгауэр, «Vernunft» происходит от «vcrnehmcn», но лишь потому, что человек в отличие от животного может не только слышать, но и разуметь, однако разуметь «не то, что происходит в Тучекукуевске, а что один разумный человек говорит другому: вот что он разумеет, и способность к этому называется разумом». «Для Шопенгауэра разум жестко ограничен одной функцией - функцией абстрагирования, и он поэтому в значимости уступает даже рассудку: разум способен лишь образовывать абстрактные понятия, тогда как рассудок непосредственно связан с наглядным миром. Рассудок собирает в живом опыте материал для разума, на долю которого выпадает лишь простая работа абстрагирования, обобщения, классификации. Рассудок интуитивно и бессознательно без всякой рефлексии (для Шопенгауэра явление вторичное) перерабатывает ощущения и преобразовывает их в соответствии с законом достаточного основания в формах времени, пространства, причинности. Только от рассудка, утверждает немецкий философ, зависит интуиция внешнего мира, потому «рассудок видит, рассудок слышит, прочее глухо и слепо».

На первый взгляд может показаться, что Шопенгауэр просто поменял местами рассудок и разум в пику столь нелюбимой им немецкой классической философии. Нет, ведь как бы ни был хорош рассудок, он познает исключительно феноменальный мир, не имея ни малейшей возможности проникнуть в мир вещей самих по себе. Традиция же немецкой классической философии состоит в признании разума как высочайшей способности познания подлинного бытия. Лжефилософы, заявляет Шопенгауэр, приходят к нелепому выводу, будто разум есть способность, по самой своей сущности предназначенная для вещей по ту сторону всякого опыта, т. е. для метафизики, и непосредственно познает последние основания всякого бытия. Если бы господа эти, говорит Шопенгауэр, вместо того чтобы обоготворить свой разум, «пожелали им воспользоваться», то давно бы поняли, что если бы человек благодаря особому органу для разрешения загадки мира - разуму - носил в себе врожденную и только в развитии нуждающуюся метафизику, то по вопросам метафизики царило бы такое же полное согласие, как относительно истин арифметики. Тогда на земле не существовало бы такого разнообразия религий и философий, «напротив, тогда на всякого, кто расходился бы с остальными в религиозных или философских воззрениях, тотчас должны были бы смотреть как на человека, который не совсем в своем уме».

Итак, началом и человека, и бытия является иррациональная, т. с. непознаваемая, непостижимая воля. Воля как ядро подлинного бытия - это мощный, неутомимый, темный порыв, образующий подпочву нашего сознания. Это все, что мы можем знать о воле - безудержное, неотвратимое желание быть, желание, не имеющее никакой причины, никакого объяснения. Есть - и все!

Здесь я хотела бы сделать небольшое отступление и задаться вопросом: почему один философ становится рационалистом, другой - иррационалистом? Думаю, причину следует искать в особенностях духовно-психической конституции мыслителя. Философия - это прежде всего мировоззрение, в сокровенной глубине своей обусловленное первичной интуицией философа, т. е. чем-то далее необъяснимым, должным быть принятым как факт. Кто-то тяготеет к строгим, рациональным формам познания мира, бытия, и сам мир воспринимает как рационально организованный. Рационалистически настроенный мыслитель строит картину мира упорядоченного, закономерного, целесообразного с мелкими вкраплениями иррационального, которое под мощным воздействием разума в конечном счете рационализируется.

Иррационалистически настроенный мыслитель убежден, что в основу бытия заложены иррациональные силы, ускользающие от рационального познания Однако глубокий мыслитель не может просто остановиться перед непостижимым и всю страсть души отдает стремлению - не познать, но предельно близко подойти к тайне бытия. Платон, Кьеркегор и Шопенгауэр - философы, для которых иррациональное в бытии было тревожной, мучающей их загадкой, не дающей им ни минуты покоя еще и потому, что сама философия для них - не ученое занятие, но именно любовь к мудрости, заноза в сердце, боль души.

Но вернемся к нашей непосредственной теме. Итак, основой мира, силой, управляющей как ноуменальным, так и феноменальным мирами, по Шопенгауэру, является иррациональная воля - темная и бессознательная. Воля в неудержимом порыве, столь же иррациональном, необъяснимом, как она сама, создаст мир представлений. Воля как бессознательная сила не знает, почему она хочет реализоваться, объективироваться в мире представлений, но, глядя в феноменальный мир, как в зеркало, знает, чего она хочет,- оказывается, предмет се бессознательного хотения «не что иное, как этот мир, жизнь, именно такая, как она есть. Мы назвали поэтому,- пишет немецкий философ,- мир явлений зеркалом воли, се объектностью, и так как то, чего хочет воля, всегда есть жизнь (потому что в образе последней является для представления это хотение), то все равно, сказать ли просто воля или воля к жизни: последнее только плеоназм».

Поскольку жизнь создает темная, мрачная, слепая воля в столь же безудержном, сколь и бессознательном порыве, то и ждать от этой жизни чего-либо хорошего - дело безнадежное. Зрячая воля, с горечью констатирует немецкий философ, никогда не сотворила бы тот мир, который мы видим вокруг себя,- со всеми его трагедиями, ужасами, страданиями. Только слепая воля могла построить жизнь, обремененную вечной заботой, страхом, нуждой, тоской и скукой. Жизнь - это «несчастное, темное, трудное и скорбное положение». «И этот мир,- пишет Шопенгауэр,- эту сутолоку измученных и истерзанных существ, которые живут только тем, что пожирают друг друга; этот мир, где всякое хищное животное представляет собою живую могилу тысячи других и поддерживает свое существование целым рядом чужих мученических смертей; этот мир, где вместе с познанием возрастает и способность чувствовать горе,- способность, которая поэтому в человеке достигает своей высшей степени, и тем высшей, чем он интеллигентнее,- этот мир хотели приспособить к лейбницевской системе оптимизма и демонстрировать его как лучший из возможных миров. Нелепость вопиющая!..»

Итак, воля хочет быть объективированной, и потому создает жизнь, а мы оказываемся несчастными заложниками темной воли. Она в слепом порыве самореализации создает индивидуумов, с тем чтобы тут же забыть о каждом из них, ибо все они для ее целей вполне взаимозаменяемы. Индивидуум, пишет Шопенгауэр, получает свою жизнь как подарок, приходит из ничто, в смерти своей несет утрату этого подарка и возвращается в ничто. Поначалу, читая эти строки Шопенгауэра, я невольно сравнивала его с Кьеркегором, который отчаянно и страстно боролся за каждого отдельного, единичного, в то время как немецкий философ писал: не индивид, «только - род - вот чем дорожит природа и о сохранении чего она печется со всей серьезностью... Индивидуум же не имеет для нее никакой ценности». Лишь спустя какое-то время я поняла, что и Кьеркегор, и Шопенгауэр озабочены одним и тем же - каждым отдельным человеком. То, что я сначала восприняла у Шопенгауэра как холодное равнодушное утверждение всенепременной истины, с которой нельзя бороться, на самом деле имело лишь внешнюю форму, за которой скрывалась мучительная мысль - как обороть эту истину? Мыслитель не мог примириться с ролью человека в качестве жалкого раба слепой воли, с его неизбежным исчезновением в ничто. Конечность бытия человека - вот основная забота и главная цель философствований Кьеркегора и Шопенгауэра. Оба были уязвлены фактом смерти и оба искали - каждый по-своему - выхода из тупика. Слепая, иррациональная сила распоряжается нашей жизнью и нашей смертью, а мы бессильны что-либо сделать. Бессильны ли? Здесь на помощь Шопенгауэру приходит именно его иррационализм. Националистически понятый человек - это сознание, разум, интеллект. Смерть гасит сознание, следовательно, прекращается существование. "Шопенгауэр пишет, что корень нашего существования лежит вне сознания, но само наше существование целиком лежит в сознании, существование без сознания не есть вообще для нас существование. Смерть гасит сознание. Но в человеке есть подлинное, неразрушимое, вечное - воля. Именно благодаря иррациональному началу в человеке он неуничтожим! Вот смысл, цель, высочайшая задача философии Шопенгауэра: раскрыть перед человеком истинную его сущность и истинную сущность мира. Человек, владеющий познанием сущности мира, «спокойно смотрел бы в лицо смерти, прилетающей на крылах времени, и видел бы в ней обманчивый мираж, бессильный призрак, пугающий слабых, но не имеющий власти над тем, кто знает, что он сам - та воля, чьей объективацией, или отпечатком, служит весь мир; за кем поэтому во всякое время обеспечена жизнь, равно как и настоящее - эта подлинная, единая форма проявления воли; кого поэтому не может страшить бесконечное прошлое или будущее, в которых ему не суждено быть, ибо он считает это прошлое и будущее пустым наваждением и пеленою Майи; кто поэтому столько же мало должен бояться смерти, как солнце - ночи».

Таким образом, человек, будучи в природной цепи одним из звеньев проявления слепой, бессознательной воли, тем не менее, выбивается из этой цепи благодаря своей способности постичь сущность и смысл бытия.

Здесь, конечно, нельзя не задаться вопросом, на каком основании Шопенгауэр, столь убежденно говоривший о полной непроницаемости для человека мира, вдруг объявляет об «адекватном воспроизведении сущности мира». Оказывается, что как бы ни был иррационален ноуменальный мир, существуют три пути подхода к нему - искусство, мистика и философия. Разговор об искусстве увел бы нас слишком в сторону, поговорим о мистике и философии.

Мистику и философию Шопенгауэра объединяет общее понимание характера универсума. Как справедливо пишет А. Стирнотт, для мистика, а я добавлю - и для Шопенгауэра, характерно убеждение, что «универсум не есть статичный, бездушный механизм, но динамичный, творческий процесс, из которого возникают отношения, значения, ценности, идеалы и духовные личности». И. Хуттон Хинд определяет мистику как попытку выйти за пределы физических и видимых явлений нашего земного и каждодневного существования и таким образом раскрыть тайну жизни. Мистицизм, пишет он, делает акцент на откровении, озарении, прямой вспышке (fash) озарения, которая раскрывает «внутреннее видение» (кстати, слово «мистицизм» связано с корнем слова, означающим «закрывание глаз»). Великая тайна, запрятанная в реальности, не подвластная науке, философии, логике, раскрывается, когда надменный и жалкий человек прекращает свои умственные усилия и учится ждать откровения уникальной реальности или уникальной истины. «Be still and know» («Будьте тихими и познаете») - говорит мистик нетерпеливым искателям знания и истины.

Уже из этих кратких замечаний следует, что Шопенгауэр, конечно, не мог пройти мимо подобного способа постижения основ бытия. Мистика, пишет немецкий философ, это - указание «к непосредственному проникновению в то, куда не достигает ни созерцание, ни понятие, ни вообще какое бы то ни было знание». Мистика и мистерия намечают пустое для познания место, «т. е. тот пункт, где необходимо прекращается всякое знание; и оттого этот пункт может быть выражен для мысли только отрицательным путем, а для чувственного созерцания он замещается символическими знаками, во храмах - темнотою и безмолвием, а в браманизме даже требованием приостановки всякого мышления и созерцания, в целях глубочайшего проникновения в недра собственного я, с помощью мысленного произнесения таинственного слова Оum». Мистик исходит из своего внутреннего, положительного, индивидуального опыта, в котором находит себя как вечное, всеединое существо. Ho именно в силу собственной специфики мистика обладает одним крайне существенным недостатком: у нее нет средств передать свой уникальный опыт другому. Мистик не может сообщить ничего, кроме своих собственных ощущений, ему надо просто верить на слово,. он никого, пишет Шопенгауэр, не может убедить; его познание несообщаемо. .

В отличие от мистика философ, по Шопенгауэру, обязан исходить из общего для всех, из объективного, перед всеми лежащего явления, а также из фактов самосознания как они заложены в каждом человеке без исключения. Философ не может ссылаться на интеллектуальные воззрения (выпад против Шеллинга), на мнимые непосредственные внушения разума, не может предлагать положительное знание о том, что навеки недоступно ни для какого знания. Философия должна принимать в число своих данных только то, на что можно с достоверностью указать в наглядном внешнем мире, в зиждущих наш интеллект формах для восприятия этого мира и в общем для всех сознании собственного я. Задача философии, заявляет Шопенгауэр, «должна ограничиваться миром: всесторонне указать на то, что этот мир такое, что он такое в своих глубочайших недрах,- вот все, что она может сделать, оставаясь добросовестной». Если вспомнить, что лейтмотивом иррационалистической философии Шопенгауэра является утверждение об абсолютной непостижимости основ бытия, то это не так уж мало! Безусловно, немецкий философ оказался в трудном положении - иррациональное бытие передать в рациональных, сообщаемых каждому формах. И он прекрасно это понимает. Философия, пишет он, подобно маятнику, колеблется между рационализмом и иллюминизмом (читай - иррационализмом). Рационализм, по Шопенгауэру, имеет своим органом интеллект, иллюминизм - «внутреннее просветление, интеллектуальное созерцание, высшее сознание, непосредственно познающий разум, богосознание, унификацию и т. п. и презрительно относится к рационализму как «светочу природы». Однако иллюминизм, подобно мистике, не владеет языком, способным передать внутреннее состояние индивидуума, поэтому «рационализм, рука об руку со скептицизмом, снова и снова выступает на сцену».

Итак, неустанно повторяет Шопенгауэр, философия должна быть сообщаемым познанием, т. е. Рационализмом. Но рационализм - лишь внешняя форма философии. Она использует понятия, универсальные категории для выражения общего знания, чтобы передать это знание другому. Но чтобы что-то передать, это что-то нужно получить. В философии это «что-то» - истинное знание о подлинном мире. Мы уже знаем, как мистика получает это знание, знаем, почему мистическое знание непередаваемо. Но это же знание получает и философия, утверждает Шопенгауэр, но философия не книжная, вторичная, а глубинная, первичная, рожденная гением. Гений в отличие от обыкновенного человека обладает таким избытком познавательной силы, способен на такое великое напряжение духовных сил, что освобождается на какое-то время от служения воле и проникает в глубины подлинного мира. Если для обыкновенного человека, говорит немецкий философ, познание служит фонарем, который освещает ему путь, то для гения оно - солнце, которое озаряет мир. Благодаря мощи своего ума и интуиции гений схватывает суть универсума в его целостности, и он видит, что этот универсум - сцена, арена, поле деятельности одной силы - воли, безудержной, неразрушимой воли к жизни. В своем самопознании гений через я как микрокосм постигает весь макрокосм. Важнейшее отличие философа-гения (для Шопенгауэра подлинный философ всегда есть гений) от ученого в том, что ученый наблюдает и познает отдельное явление, предмет феноменального мира, и остается на этом уровне - уровне мира представлений. Философ от единичных и изолированных фактов опыта переходит к размышлению над опытом в его целокупности, над тем, что имеет место быть всегда, во всем, везде. Философ делает предметом своего наблюдения существенные и всеобщие явления, предоставляя частные, особенные, редкие, микроскопические или мимолетные явления физику, зоологу, историку и т. п. «Его занимают более важные вещи: целое и великое мира, его существенное, основные истины - вот его высокая цель. Поэтому-то он не может в то же время заниматься частностями и мелочами; все равно, как тот, кто обозревает страну с вершины горы, не может в то же время исследовать и определять прозябающие в долине растения, а предоставляет это находящимся там ботаникам». Отличие философа от ученого, по Шопенгауэру, обусловлено двумя важнейшими факторами - чистым созерцанием и невероятной силы и глубины интуицией. Как рассудок на основе наглядных воззрений строит объективное знание о мире явлений, так гений на основе чистого созерцания и интуиции - через размышления и рефлексию - строит философское знание о ноуменальном мире. Поэтому философию следует сравнить с «непосредственным солнечным светом», а познание феноменального мира - с «заимствованным отражением луны». В таинственные глубины мира, непостижимые и необъяснимые («необъяснимое начало - удел метафизики»), нельзя, по Шопенгауэру, проникнуть иначе, чем с помощью чистого созерцания и интуиции, а выразить добытое можно лишь иносказательно, в образах и сравнениях. Ведь и вообще-то, пишет немецкий философ, «для уразумения глубочайших и сокровеннейших истин нам не дано иных средств, кроме образов и сравнений». Но это - промежуточный момент в философии, который она должна преодолеть, чтобы достичь понятийного выражения полученных результатов и передать их людям: «Отвлеченно, общо и отчетливо воспроизвести в понятиях всю сущность мира и как отраженный снимок показать ее разуму в устойчивых и всегда наличных понятиях - вот это и не что иное есть философия».

Таким образом, по мысли Шопенгауэра, философ должен свободно от всякой рефлексии с помощью чистого созерцания и интуиции постичь тайны бытия, а затем выразить и воспроизвести свое постижение ноуменального мира в рациональных понятиях. На первый взгляд, это тот же путь, которым идет рационалист - через иррациональное к рациональному. Но это - внешнее сходство, за которым скрывается глубокое различие. Для рационалиста иррациональное есть момент преходящий, его рационализация - дело времени и усилий познающего субъекта. Здесь вернее было бы сказать: не через иррациональное, а исходя из иррационального; приняв иррациональное как непознанный объект, как еще не решенную проблему и, использовав высшие познавательные способности, превратить его в познанное, решенное, рациональное. Для Шопенгауэра иррациональное - сердцевина подлинного мира, а именно: воля, воля же вне разума, вне сознания, вне всяких рациональных форм познания. «Уже одно выделение области воли,- пишет Фолькельт,- из-под всех форм закона достаточного основания недвусмысленно указывает на алогический характер этого метафизического мира. Закон достаточного основания означает для Шопенгауэра совокупность всего разумного, логически построенного, рационально связанного. И если воля выделена из области действия закона достаточного основания, то тем самым она превращена в иррациональную пропасть, в алогическое чудовище». Такое иррациональное есть иррациональное-само-по-себе, оно непреодолимо и рационализированно быть не может. Единственно, что здесь возможно - это интуитивное постижение и последующее изложение в понятийной форме, очень несовершенной, неадекватной, но носящей универсальный характер сообщаемости другому.

Решив проблему выражения иррационального начала в рациональной форме, Шопенгауэр оказывается перед другой, еще более сложной проблемой: как и почему бессознательная, иррациональная воля в своем глухом, темном порыве создает рациональный мир явлений, которым жестко управляют закон основания, причинность, необходимость, в котором наличествует не знающая исключений связь явлений по этим строгим законам? Мы не знаем, говорит Шопенгауэр, почему воля обуреваема жаждой жизни, но мы можем понять, почему она реализовалась в таких формах, которые мы наблюдаем в феноменальном мире. Воля создает видимый нами мир, объективируя самоё себя, взяв за образец идей - вечные формы вещей, еще не растворившиеся в множественности индивидуации (именно в этом, утверждает Шопенгауэр, истинный и первоначальный смысл платоновских идей). Идеи-неизменные, независимые от временного бытия вещей формы. Всеобщая воля в процессе объективации вначале проходит через сферу прообразов - идей, затем вступает в мир единичных вещей. Рационального доказательства, что дело обстоит именно таким образом, разумеется, быть не может. Здесь (как и у Платона) - интуиция философа вкупе с чистым созерцанием мира, подсказавшая гению идею идей. Трудно сказать, насколько эта интуиция верна, но бесспорно, что, во-первых, вряд ли можно указать другой путь объективации воли в виде закономерного, упорядоченного мира явлений (а он необходимо должен быть закономерным, как я писала выше, иначе - полный хаос); во-вторых, философия не может базироваться на доказательствах, переходя от неизвестного к известному, пишет Шопенгауэр, ибо для философии все неизвестно. Ее задача - построение единой картины мира, в котором одно положение органически следует из другого, где наличествует стройная, непротиворечивая, убедительная для всякого мыслящего человека цепь рассуждений. Если, тем не менее, встречаем противоречия, если не совсем убедительно звучит утверждение, что темная, глухая, бессознательная воля, лишенная даже намека на разум и сознание, выбирает в качестве образца своей объективации вечные идеи, то повинен в этом сам человек, закованный как в броню, в рациональные формы познания, менее всего подходящие для адекватного восприятия иррационального мира (впрочсм, довольно странно, что воля, создав стройный, гармоничный мир представлений, и будучи столь могущественной, не потрудилась создать такие формы познания, которые адекватно воспроизводили бы подлинный мир,- но это вопрос на засыпку, хотя Шопенгауэр отвечает на него: тайна мира раскрывается для избранных - гениев в философии и искусстве; музыка, по Шопенгауэру, вообще является непосредственным отпечатком воли).

Но вернемся к идее как вечному образцу, как прообразу объективации воли. Обыкновенный человек, поглощенный, «проглоченный» окружающей средой и замкнутый в ней, не «видит» идеи, а гений - «видит». Созерцание идей освобождает гения от власти воли, освобожденный от власти воли - он постигает ее тайну. Сущность гения и состоит в том, что он обладает способностью чистого созерцания идеи и потому становится «вечным мировым оком». В основе творчества гения, позволяющего ему постигать сущность подлинного бытия, лежит бессознательное, интуитивное, разрешающееся в конечном счете озарением, мгновенной вспышкой, что сродни мистическому знанию. Вдохновение - не разум и рефлексия - есть источник, импульс его творчества. Гений - это не упорный труд и кропотливая деятельность, логические размышления («белка в колесе», по выражению Шопенгауэра), хотя и это тоже, но потом, потом; в иррациональной интуиции, вдохновении, фантазии раскрывается гению как чистому субъекту, раскрепощенному, освобожденному от рассудочных форм познания, истинная сущность истинного бытия. И если мистик ограничивается мистически-интимным опытом, то гений «смутное ощущение абсолютной истины» облекает во внешние, яркие и выразительные формы в искусстве и рациональные формы в философии.

Итак, в своем движении к самопознанию реализовавшаяся воля создает гения, «ясное зеркало мировой сущности». Раскрыв, обнажив «хитрость мировой воли», её всепоглощающую голодную страсть быть, ее неуемную жажду жизни, неблагодарный гений (ведь он как-никак любимое творение воли, призванное в качестве орудия самопознания воли, ее «светлое око») приходит к мысли о необходимости отрицания воли. Отринуть всякое хотение, погрузиться в нирвану - значит вырваться из плена безумной воли, перестать быть ее рабом. Человек, пишет Шопенгауэр, одержавший наконец решительную победу над волей после долгой и горькой борьбы с собственною природой, остается на земле лишь как существо чистого познания, как неомраченное зеркало мира. «Его ничто уж больше не может удручать, ничто не волнует, ибо тысячи нитей хотения, которые связывают нас с миром и в виде алчности, страха, зависти, гнева влекут нас, в беспрерывном страдании, туда и сюда,- эти нити он обрезал». Но раз мы, говорит Шопенгауэр, познали внутреннюю сущность мира как волю и во всех его проявлениях увидели только ее объектность, которую проследили от бессознательного порыва темных сил природы до сознательной деятельности человека, то мы неизбежно приходим к выводу, что вместе со свободным отрицанием воли упраздняется беспрестанное стремление и искание без цели и без отдыха, упраздняются общие формы мира (время и пространство), как и последняя его форма - субъект и объект. «Нет воли - нет представления, нет мира». Оставаясь на точке зрения философии, говорит Шопенгауэр, мы достигаем крайней границы положительного знания. Если бы мы захотели получить положительное знание о том, что философия может выразить только негативно, как отрицание воли, то нам не оставалось бы ничего другого, как указать на то состояние, которое испытали все те, кто возвысился до совершенного отрицания воли и которое обозначается словами «экстаз», «восхищение», «озарение», «единение с Богом» и т. п. Но это состояние не есть собственно знание и доступно только личному опыту каждого, опыту, далее несообщаемому. Вот почему Шопенгауэр, будучи последовательным мыслителем, говорит об отрицательном характере своей философии. Думаю, философия как учение об иррациональной основе бытия иной быть не может. Моя философия, пишет Шопенгауэр, «достигнув своей вершины, принимает отрицательный характер, т. е. заканчивается отрицательным моментом».

Точку ставить, однако, рано. Если глубокие мыслители, отдавая должное рационализму, стремились, тем не менее, «снять» его сверхрационализмом, то Шопенгауэр глухо намекает на существование сверхиррационального. Шопенгауэр как философ приходит к отрицанию мира и как воли, и тем более как представления, но где-то в глубине души он надеется на существование мира, если можно так выразиться, мета-ноуменального, пребывающего за границами мира как воля. Трудно сказать, говорит ли в нем философская интуиция или религиозная вера (которую он, кстати, как и мистику, считает интимным делом верующего), но в своих произведениях он почти незаметным жестом, почти скрытно указывает на сокровенный мир непостижимого блага, на «царство благодати». Шопенгауэр как философ учит об отрицании воли, как человек - взыскует к сверхиррациональному. Но говорить об этом сокровенном мире, лежащем за алчной и грубой волей, утверждает А. Шопенгауэр, философия не имеет права. Дальше - молчание.

Какие же выводы следует сделать из рассмотрения рационального и иррационального на примере иррационализма Шопенгауэра? В философии до последнего времени более, чем широко распространено мнение, что иррационализм есть явление вторичное по отношению к рационализму: дескать, возник иррационализм только как реакция на слишком самоуверенный рационализм, утративший в своих притязаниях чувство меры. Это отнюдь не так. Иррационализм не только и не столько выступает против рационализма, сколько озабочен проблемой истины подлинного бытия. Решая бытийственные вопросы, он приходит к выводу об иррациональном начале бытия. Соответственно иррациональное-само-по-себе не является изобретением наших пессимистически настроенных (в результате катаклизмов XX в.) современников, но существует изначально, оно самостоятельно, самодостаточно, наличествует как в бытии, так и в познании. Преобладание в философской мысли Запада вплоть до XIX в. рационального есть лишь факт истории, момент развития несовершенного человеческого мышления. Ведь и квантовая механика появилась лишь в XX в., хотя явления, изучаемые ею, существовали и во времена Ньютона, а точнее - всегда. Непонимание и недооценка роли иррационального в бытии, в самом человеке и в обществе сыграли роковую роль, ибо многое, случившееся в истории человечества, можно было бы, если не предотвратить, то, по крайней мере, смягчить.

Признание иррационального-самого-по-себс в свою очередь не должно вести к новой крайности - культу иррационального. Это тем более страшно, когда в качестве иррационального выставляется животный инстинкт, «кровь и почва». Еще Боэций сказал о человеке, что он есть «индивидуализированная субстанция разумной природы». Человек не может (и это очень хорошо показал иррационалист Шопенгауэр) пассивно останавливаться перед непознанным, даже если оно непознаваемо. Пафос человеческого существования состоит в стремлении понять максимум возможного и даже невозможного. Как писал К. Ясперс: «И высказывание посредством гипотетических невозможностей непонятного в игре мыслей на границе познания может быть преисполнено смысла». В своем познавательном движении человек подошел к самым границам познаваемого, открыл иррациональное, вставил в свои уравнения - пусть как х,- но это ближе к истине, нежели то уравнение, где отсутствует пусть и неизвестное, но необходимое составляющее.

Справедливости ради следует сказать, что существуют иррационалистические системы (как я назвала их выше - системы «второй свежести»), откровенно враждебные рациональному, разуму, презирающие разумное, противопоставляющие разуму антиразум (Ясперс - «противоразум»). Позитивный иррационализм не борется с разумом, напротив, ищет в нем помощника и союзника, но отнюдь не за счет преуменьшения роли и значения иррационального. Эту позицию прекрасно выразил уже упоминавшийся мною французский философ Анри де Любак: мы ощущаем, говорил он, желание погрузиться в глубокие источники, обзавестись орудиями, отличными от чистых идей, обрести живую и плодотворную связь с питательной почвой; постигаем, что рациональность любой ценой есть опасная сила, подрывающая жизнь. Отвлеченные начала не в силах постичь тайны, проницательная критика не способна породить хотя бы атом бытия. Но нужно ли разводить знание и жизнь, бездумно подчиняться всякой витальной силе? Мы опомнились и отошли от представления о мире, который может быть полностью постигнут и беспредельно улучшен чистым разумом. Мы познали, наконец, насколько он хрупок, но не хотим добровольно принимаемой ночи, в которой ничего нет, кроме мифов. Мы не хотим все время страдать от головокружения и исступления. Паскаль и св. Иоанн Креститель говорили, что все достоинство человека в мысли.

Действительно, я думаю, не следует заменять хрустальный дворец разума мрачными подземельями бессознательного, но и не следует исключать иррациональные пласты бытия и человеческого бытия, чтобы не исказить знание о подлинном мире и вместо истины получить ложь, вместо правды - опасную иллюзию. Тем более, что перекос в сторону рационалистического понимания мира не дал человечеству ни счастья, ни покоя. Справедливо писал Жан Маритен:

«Если желательно избежать мощной иррациональной реакции против всего того, что картезианский рационализм принес цивилизации и самому разуму, то разуму следует покаяться, выступить с самокритикой, признав, что существенным изъяном картезианской рассудочности было отрицание и отвержение неразумного, иррационального мира ниже себя и, особенно, сверхразумного над собой».

Еще одна причина неприятия, отвержения иррационального-самого-по-себе носит так сказать нравственный характер. В нас крепко засело убеждение, что иррациональное непременно должно быть чем-то негативным, несущим человеку если и не зло, то неудобства точно, а разум - лучший друг человечества, нечто светлое и доброе по самой своей сути. Это не так. Шопенгауэр, много размышлявший о свободе воли (одна из важнейших проблем его философии) и нравственности, убедительно показал, что разум находится вне границ морали: можно назвать вполне разумным поведение человека, отнявшего у нищего последний кусок хлеба, чтобы насытиться самому и не умереть от голода. Поступок разумный, рационально объяснимый, но глубоко безнравственный.

Итак, я пыталась показать, что рациональное и иррациональное в их взаимозависимости и противоборстве не только не исключают друг друга, но и необходимейшим образом дополняют друг друга. Это - категории, одинаково важные и значимые для философского исследования основ бытия и познания. Но их взаимозависимость не исключает их непримиримого противоборства. Здесь работает не гегелевская диалектика, но качественная диалектика С. Кьеркегора или даже скорее трагическая диалектика А. Либерта.

Поступать разумно и поступать добродетельно, пишет А. Шопенгауэр,- две вполне различные вещи. Разум так же соединим с великой злобой, как и с великой добротой, готов к услугам для выполнения как благородного, так и низкого замыслов (Мир... С. 90).

Гозман Л., Эткинд А. Культ власти. Структура тоталитарного сознания//Осмыслить культ Сталина. М., 1989. С. 345.

Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992. С. 158-159.

Из этого не следует делать поспешного и неверного вывода о биологическом волюнтаризме Шопенгауэра. Предваряя последующие рассуждения, скажу лишь, что иррационализм может быть антиинтеллектуализмом (И. Хейзинга: «антиноэтический»), нисколько при этом не опрощая человека, не преуменьшая его творческой потенции.

Хотя в мою задачу не входит рассмотрение всей философии Шопенгауэра, по только проблемы рационального и иррационального, чувствую, что необходимо пояснить читателю, каким образом немецкий философ пришел к убеждению, что основой мира является воля. Казалось бы, И. Кант был более последователен, когда вещь саму по себе так и считал только вещью самой по себе. Но Шопенгауэр в отличие от Канта превыше всех познавательных способностей человека ставил интуицию. Кант, писал он, исходит из посредованного, рефлексивного познания, я - из непосредственного, интуитивного, а абстрактное познание относится к интуитивному, как тень к действительным вещам. Так вот, но Шопенгауэру, вещь сама по себе раскрывает себя в качестве воли во внутреннем чувстве человека - в его интуиции и самопознании. Погружаясь в созерцание своего я, мы обнаруживаем движущую причину своего существования - волю. Обратив свой взор на предлежащий пред нами мир, убеждаемся, что воля проявляется буквально во всем, начиная с мельчайшей песчинки и кончая самим человеком. Воля есть бытие в себе каждой вещи в мире и всеединое зерно каждого явления - вот лейтмотив всей философии Шопенгауэра.

Шопенгауэр Л. Мир как воля и представление. Поли. собр. соч. М., 1900. Т. I. С. 283.

Там же. «...Под тихое внутреннее произнесение мистического Оит погружаться в собственный внутренний мир, где нет ни субъекта, ни объекта, ни какого бы то ни было познания» (Там же).

Там же. Шопенгауэр здесь явно противоречит себе, ибо в принципе не признает интеллектуального созерцания, непосредственно познающего разума, но, как справедливо отмечает И. Фолькельт, если Кант боязливо старается обставить всякое положение свое всеми возможными оговорками и ограничениями, то «философское мышление Шопенгауэра отличается какой-то царской беззаботностью и беспечной прямолинейностью» (Фолькельт И. Артур Шопенгауэр, его личность и учение. СПб., 1902. С. 69).

«Субъект и объект,- писал Н. Бердяев,- остаются разорванными и для волюнтаризма, и для иррационализма, так как они не видят третьего начала, общего для субъекта и объекта,- большого разума. Логоса. Гносеология, в основе которой лежит идея Логоса, разума большого, объединяющего субъект и объект, будет не рационализмом и не иррационализмом, а сверхрационализмом» (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 86-87).

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 447.

Анри де Любок. Драма атеистического гуманизма (рукопись).

Вопросы философии

1. Введение

2. Основная часть:

а) Иррациональное в познавательной деятельности

б) Рациональное в познавательной деятельности

в) Интуиция, виды интуиции

3. Заключение

4. Список использованной литературы

1. Введение

Условием познавательной деятельности является наличие у человека познавательных способностей. Прежде всего, следует отметить внутреннее единство всего человеческого познания. Психофизические механизмы чувственного отображения и абстрактного мышления принципиально одинаковы у всех людей, хотя и существуют определённые половозрастные, индивидуальные и социокультурные различия в развитии познавательных способностей. Однако все попытки выделить до- или внелогические формы мысли у традиционных народов, отдельных слоёв современного общества или у представителей различных рас не увенчались успехом. Это указывает на несостоятельность теоретических построений типа мальтузианства или расизма, утверждающих неполноценность интеллектуальных возможностей отдельных народов, рас или социальных слоёв.

Фундаментальные закономерности воспроизведения действительности сознанием сформировались в антропогенезе, по всей видимости, одновременно с полным прямохождением, дифференциацией руки и пальцев.

Единый познавательный механизм позволяет выделить общие ступени познания, свойственные людям независимо от их расовой, национальной или социальной принадлежности. Таких ступеней две: чувственная и рациональная. Некоторые авторы говорят, что чувственное и рациональное нельзя считать ступенями познания, потому что у человека чувственное пронизывается рациональным. Это совершенно справедливо для познавательной деятельности взрослого человека, у которого сформировались и те, и другие способности. Но если рассматривать процесс генезиса познавательных способностей, то мы увидим, что они развиваются постепенно от чувственных к рациональным, от более простых к более сложным, т.е. в развитии своих познавательных возможностей человек как бы совершает процесс восхождения по ступенькам чувственного и рационального познания. Поэтому мы вполне можно считать чувственное и рациональное и ступенями познания и способностями, детерминирующими путь освоения человеком окружающего его мира и самого себя.

2. Основная часть

а) Иррациональное в познавательной деятельности

Иррационализм (от лат. irrationalis – неразумный) – философское учение, настаивающее на ограниченности познавательных возможностей разума, мышления и признающее основным родом познания чувство, инстинкт, интуицию и т. п. Иррационализм считает действительность хаотичной, лишённой закономерности, подчиняющейся игре случая, слепой воле.

Чувственное познание осуществляется в трёх формах. Формами чувственного познания являются ощущения, восприятия и представления.

Со времён Аристотеля считалось, что у человека пять органов чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. На самом деле их, видимо, значительно больше, потому что человек способен ощущать тепло и холод, давление, земное притяжение, ускорение, вибрацию, положение своего тела (или отдельных его частей) в пространстве. И всё же человек ощущает далеко не все факторы окружающей среды. У нас нет анализаторных систем, которые бы позволяли чувствовать электрическое поле, рентгеновские лучи, радиоволны и многое другое. Даже те виды энергии, которые в принципе воспринимаются человеком, вызывают ощущения, только если их интенсивность превышает какой-то порог-предел. Наши органы зрения реагируют на электромагнитные излучения в определённых пределах. Короткие и длинные электромагнитные волны (ультрафиолетовый и инфракрасный свет) не воспринимаются человеческим глазом. Орган слуха реагирует на колебания среды частотой от шестнадцати до двадцати тысяч герц. Ультра- и инфразвуки, частота которых не укладывается в рамки этого диапазона, человек не слышит. Свет, звук, запах вызывают у человека ощущения только при условии, что их интенсивность равна пороговой или превышает её. Если же внешние раздражения оказываются чрезмерно интенсивными, они могут повредить органы чувств человека (глаза, уши, кожу), а иногда и другие органы и ткани. Яркая вспышка света может привести к снижению зрения или полной слепоте. Взрывная волна вызывает нарушение слуха.

У каждого человека анализаторные системы имеют свои собственные индивидуальные особенности. Поэтому люди по-разному ощущают качество предметов и явлений. Некоторые умеют необычайно тонко дифференцировать запахи, другие обладают абсолютным слухом. Эти способности обычно бывают врождёнными, хотя в определённых пределах они могут совершенствоваться в процессе жизнедеятельности.

Если человек по какой-то причине оказывается лишён одного из органов чувств, то это вынуждает его к постоянной тренировке сохранившихся анализаторных систем. В результате у человека вырабатывается способность ощущать те раздражители, которые не воспринимаются здоровыми людьми. Например, незрячие (особенно с детства) обладают удивительной чувствительностью к звукам, запахам, тактильным воздействиям. Глухие со временем научаются извлекать максимум информации из того, что видят. Часто они способны понимать речь собеседника по движениям его губ.

Вторая форма чувственного познания – восприятие. Оно базируется на ощущениях и ранее приобретённом опыте. Восприятие можно рассматривать как синтез ощущений и сравнение возникающего образа с имеющимся жизненным опытом, зафиксированным в памяти.

Восприятие связано с узнаванием, поэтому воспринимать знакомые предметы значительно легче, чем новые. Для целостного восприятия знакомого предмета не обязательны ощущения всех его качеств (объёма, цвета, фактуры, массы). Достаточно плоскостного его изображения на рисунке или фотографии. По чёрно-белой фотографии розы вы легко сможете представить этот цветок вплоть до цвета и запаха. Если объект ранее не был знаком, а полученная о нём информация неполная, то возможны ошибки в восприятии его целостного образа.

Любое восприятие субъективно. Мы обычно замечаем то, что склонны заметить, и не воспринимаем того, что в данный момент выходит за пределы наших интересов. Именно поэтому часто бывают противоречивы показания свидетелей какого-либо происшествия, впечатления о прочитанной книге и других событиях.

Чем больше знает человек, чем богаче его жизненный опыт, тем легче будет ему воспринимать информацию. Бывают такие ситуации когда человек не замечает чего-либо, потому что это не встречалось ему ранее. Не восприятие нового тормозит развитие познания.

История знает массу примеров того, как новое отрицалось в силу своей неизвестности, непонятности, т.к. невозможно было соотнести это новое с уже привычными представлениями о мире. Так, например, Наполеон Бонапарт, известный своей прозорливостью и нестандартностью мышления, отклонил предложение молодого американского изобретателя Фултона о создании парового флота, хотя новый флот позволил бы ему достичь берегов Англии и, возможно, одержать победу над ней. Если бы Наполеон принял это предложение, то Всемирная история, вероятно, выглядела бы иначе.

Чем более образован и эрудирован человек, тем богаче будут его восприятия. Он сможет извлечь больше информации из научной монографии, художественного произведения, театрального спектакля. Профессиональный историк получит гораздо больше информации из книги академика Е.В. Тарле «Наполеон» или из «Повести временных лет», чем неподготовленный читатель (ученик средней школы, например). Студент лечебного факультета медицинского института лучше разберётся в справочнике по терапии, а студент-юрист – в современном законодательстве.

Характер восприятия во многом зависит и от эмоционального состояния человека. Если студент эмоционально не настроен на подготовку к экзамену, он может напрасно целый день просидеть над учебниками, ничего не запомнив при этом.

Третьей формой чувственного познания является представление. Представление формируется на основе ощущений и восприятия, представляя собой мыслительные образы, не связанные непосредственно с объектом.

В отличие от восприятия представления носят более целостный характер. В формировании представлений большую роль играет воображение. При неполноте информации оно может способствовать искажению образа, возникающего у человека.

б) Рациональное в познавательной деятельности

Рационализм (от лат. rationalis – разумный) - ступень познания, связана со способностью обобщения и формулирования понятий. То есть понятия являются начальной формой абстрактно-логического или рационального познания так же, как ощущения выступают начальной формой чувственно-образного отражения действительности.

Понятия у человека формируются спонтанно. На определённом этапе своего интеллектуального развития человек начинает проявлять тенденцию к абстрагированию и использованию понятий. Однако эти способности (абстрактно-логического или понятийного мышления) можно формировать и развивать целенаправленно, воспитывая их с детства.

Все понятия, которыми пользуется человек, можно подразделить на бытовые и научные. К бытовым понятиям относятся, например, мебель, одежда, чашка, ложка. К научным – масса, электрон, энергия, молекула.

Понятия могут быть разной степени общности. Например, понятия «стол», «стул», «диван» и понятие «мебель» характеризуются различной степенью общности: первые три понятия менее общие, а четвёртое – более общее. Наиболее общие научные понятия называются категориями. Категориями являются такие понятия, как «материя», «движение», «сознание», «качество», «причина». Наиболее общие понятия, или категории, разрабатываются в рамках философского знания, а используются во всех науках и в обыденной речи.

Любое понятие представляет собой абстракцию, поэтому для того, чтобы их использовать, необходимо обладать способностями абстрагирования и обобщения. В понятии происходит абстрагирование от конкретных свойств конкретных предметов и процессов и обобщение тех качеств и свойств, которые делают эти предметы похожими. Например, в понятии «дерево» человек отвлекается (абстрагируется) от особенностей реально существующих деревьев, с одной стороны, и с другой стороны, обобщает те свойства, которые делают все деревья похожими друг на друга и одновременно отличают их от травы, цветов, домов и других предметов.

Гуревич Павел

Ключевые слова

ИСКУССТВО / РАЦИОНАЛЬНОСТЬ / ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ / РАЗУМ / КУЛЬТУРА / МИФ / РЕЛИГИЯ / ТРАДИЦИЯ / ЦЕННОСТЬ / СОЗНАНИЕ / ART / RATIONALITY / IRRATIONALITY / MIND / CULTURE / MYTH / RELIGION / TRADITION / VALUE / CONSCIOUSNESS

Аннотация научной статьи по философии, автор научной работы - Гуревич Павел

Автор статьи стремится охарактеризовать рационалистическую версию культуры . Он отмечает, что культура несёт в себе огромное содержание. Её наполнение кажется безграничным. Она возникает благодаря тому, что разум человека даёт ему возможность особыми, неизвестными природе способами добывать, сохранять, накапливать, обрабатывать и использовать информацию. Эти способы связаны с созданием специальных знаковых систем, с помощью которых информация кодируется и транслируется в социуме. Культура прежде всего сверхприродна. В природе нет звучащих симфоний, стихотворных лирических излияний, пейзажей, схваченных анонимной кистью. Человек творит культуру , опираясь на собственное сознание , эмоции, волю и интуицию. Она предназначена для сотворения неизведанных миров. Поэтому, описывая культуру конкретной эпохи, мы в первую очередь называем достижения науки, философии, искусства . Эти установки вдохновляли возникшую в XVIII в. особую область философского знания философию культуры . Однако философия расширила границы культуры , её многосоставность и обратилась к анализу глубинных основ человеческого существования, обосновала плодоносность традиции и кристаллизации человеческого опыта, приступила к аналитике бессознательного. Автор полагает, что спектр культуры неистощим, но он не исчерпывается рациональностью , разумностью. Её исток не только сознание . Культура всеохватна. Многие её формы рождены бессознательным пластом человеческой психики, наитием, игрой воображения, эмоциональной отзывчивостью. Разумеется, рационалистическое ядро является стержнем культуры . Рациональное может рассматриваться как универсальная категория, охватывающая чистую логику в классическом и современном мышлении и даже некоторые формы мистического опыта. Однако этот тезис о едва ли не всеохватном смысле понятия «рациональность » требует критического рассмотрения.

Текст научной работы на тему «Рациональное и иррациональное в культуре»

Философская антропология 2016. Т. 2. № 2. С. 7-21

СЛОВО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

Павел ГУРЕВИЧ

доктор философских наук, доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник сектора истории антропологических учений. Институт философии Российской академии наук. 109240, Российская Федерация, Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1; e-mail: gurevich@ rambler.ru

РАЦИОНАЛЬНОЕ И ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ В КУЛЬТУРЕ1

Эти установки вдохновляли возникшую в XVIII в. особую область философского знания - философию культуры. Однако философия расширила границы культуры, её многосоставность и обратилась к анализу глубинных основ человеческого существования, обосновала плодоносность традиции и кристаллизации человеческого опыта, приступила к аналитике бессознательного.

1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант № 14-03-00350а «Культура как кризис - неудача или возможность?»).

Автор полагает, что спектр культуры неистощим, но он не исчерпывается рациональностью, разумностью. Её исток не только сознание. Культура всеохватна. Многие её формы рождены бессознательным пластом человеческой психики, наитием, игрой воображения, эмоциональной отзывчивостью. Разумеется, рационалистическое ядро является стержнем культуры. Рациональное может рассматриваться как универсальная категория, охватывающая чистую логику в классическом и современном мышлении и даже некоторые формы мистического опыта. Однако этот тезис о едва ли не всеохватном смысле понятия «рациональность» требует критического рассмотрения.

Ключевые слова: искусство, рациональность, иррациональность, разум, культура, миф, религия, традиция, ценность, сознание

Культура и разум

Когда мы рассуждаем о культуре, прежде всего подчёркиваем её рациональное содержание. Если бы человек не обладал разумом, то, судя по всему, не было бы и культуры. Это, впрочем, мысль И. Канта. «Если бы в отношении существа, обладающего разумом и волей, истинной целью природы было бы сохранение его, его преуспевание - одним словом, его счастье, то она распорядилась бы очень плохо, возложив на его разум выполнение этого своего намерения» . Чтобы удовлетворять природные потребности человека, по мысли Канта, разум не нужен. Но вот чтобы сложилась культура, без разума, как говорится, никак. Величественные произведения культуры возникают по аналитическому расчёту, как рождение смысла и вдохновения. Философский трактат, научное сочинение, богословский текст или прозвучавший «Реквием» законно рассматриваются как порождение человеческого рефлексирующего сознания. Моцарт у Пушкина рассказывает Сальери о своём произведении:

Намедни ночью

Бессонница моя меня томила,

И в голову пришли мне две, три мысли.

Стихия музыкальных звуков, казалось бы, не нуждается в какой-либо рассудочности. Не мысли, а чувства рождают художественный результат. Однако и в искусстве также властвуют осмысленность, приверженность законам формы, логика эмоционального потрясения. Случись в «Реквиеме» Моцарта лишь прихотливое, хотя и благолепное сопровождение звуков, поражённый Сальери не мог бы воскликнуть: «Ты этим шёл ко мне и мог остановиться у трактира?».

Об универсальной способности искусства писал и А. Шопенгауэр, который отказывал мелодии, если она бедна смыслом, в способности быть понятой другими. «Музыка, - писал он, - настоящий универсаль-

ный язык, который понимается всюду во всех странах и во все века. Значительная, многоговорящая мелодия очень быстро обходит весь земной шар...» .

Культура несёт в себе огромное содержание. Её наполнение кажется безграничным. Она «возникает благодаря тому, что разум человека даёт ему возможность особыми, неизвестными природе способами добывать, сохранять, накапливать, обрабатывать и использовать информацию. Эти способы связаны с созданием специальных знаковых систем, с помощью которых информация кодируется и транслируется в социуме» . Культура прежде всего сверхприродна. В природе нет звучащих симфоний, стихотворных лирических излияний, пейзажей, схваченных анонимной кистью. Человек творит культуру, опираясь на собственное сознание, эмоции, волю и интуицию. Она предназначена для сотворения неизведанных миров. Поэтому, описывая культуру конкретной эпохи, мы в первую очередь называем достижения науки, философии, искусства.

В той же мере размышления Гегеля о культуре направлены на вынесение за границы философии всего, что разуму недоступно. Такое толкование предполагает сведение бытия к постигаемой мысли. «Только для нашей культуры, - писал он, - эти категории мысли стали привычными и всеобщими или вообще распространёнными. Но у такой культуры, как и только что упомянутых, менее опытных в самостоятельном пользовании образным мышлением, всеобщие категории - не нечто непосредственное, а, напротив, опосредованное многообразными ходами мышления, изучением языковых привычек.» . В «Феноменологии духа» Гегель утверждал, что в «опыте сознания» не может оказаться ничего, что не сводилось бы к мысли, а стало быть, не выражалось бы в рационально организованном дискурсе.

Эти же установки вдохновляли возникшую в XVIII в. особую область философского знания - философию культуры. По мнению В. Вин-дельбанда, любые исследования в области психологии, социологии и исторического развития обретают ценность только тогда, когда они направлены на обнаружение той основной структуры, которая присуща всякому культурному творчеству во вневременном, сверхэмпирическом существе разума . По его словам, основы любой культуры должны быть заложены в глубочайшей подпочве всякого разумного творчества. Философия обязана обработать мир природы (а он, по мысли немецкого философа, охватывает инстинктивную и эмоциональную жизнь) согласно закону разумной воли. Следовательно, весь процесс человеческой культуры предполагает включённость нашей жизни в разумную связь.

Итак, культура не только взывает к разумности, но постоянно связывает рождение новых творений с теоретической работой философов, учёных, исследователей искусства.

Создавая типологию искусств, И. Тэн сопоставляет различные аналогии мысли, сознания. Чтобы анализировать зодчество, математику, пластику, музыку и драму конкретных культур, нужно, несмотря на различные подходы к их содержанию, апеллировать к разумности человека, даже если он брошен в поток хаотичной жизни . Так же поступает, к примеру, известный историк искусства Ханс Зедльмайр. В поле его анализа оказываются революция в живописи, когда в искусстве обнаруживается «хаос мёртвых отбросов», изуродованный человек, торжество хаотического и другие кризисные процессы. Но Х. Зедльмайр тем не менее рассматривает культуру с позиции разных метафизических умонастроений, отыскивая в ней конкретные художественные программы, рождение новых стилей и ценностных ориентиров . Критерием критической оценки этих явлений всё равно оказываются традиции классической разумности.

Современные исследователи тоже полагают, что культура выстраивается по определённой логике художественных исканий. Скажем, М.Н. Эпштейн подчёркивает: «...многие художественные и литературные движения XVШ-XX веков, такие как романтизм, символизм, футуризм, сюрреализм, "новый роман" возникли на основе теоретических проектов» . Он напоминает также, что Джойс, экспериментируя с языком и сюжетом, изобрёл жанр романа-мифа, а предисловие Виктора Гюго к «Кромвелю» стало своего рода заявкой на изобретение французского романтизма. Культура обладает открытостью. М.Н. Эпштейн мечтает о построении нового культурного универсума, который охватил бы всё человечество.

Сознание человека развивалось мучительно долго. Далеко не сразу эволюция подвела людей к культуре. Юнг отмечал: «Сознание - совсем недавнее приобретение бытия и находится ещё в процессе становления» . Не случайно в философии сложился идеал культуры, которая строится по лекалам строгой разумности. Такой ход мысли предполагает критическое отношение к тем сферам культурного творчества, которые не соответствуют этому идеалу. Так, В.М. Межуев в книге «Идея культуры» связывает её формирование с преодолением всего иррационального в социальной жизни человечества. Эту задачу он возлагает на философию: «Отказ от философии, - пишет он, - равносилен с этой точки зрения отрицанию собственного бытия в культуре, отличного от бытия других людей и народов. Он чреват либо откатом к архаическим формам культурной самоидентификации (мифы, религия, традиционные обряды и обычаи), либо полным растворением в безличном мире научных понятий и технических устройств. Культурная функция философии состоит в том, что она предохраняет европейского человека от двух грозящих ему опасностей: его архаизации (возврата к донаучным формам сознания) и деперсонализации в результате чисто формальной рационализации его мышления и жизни» .

Такое понимание культуры под флагом удержания присущего ей классического репертуара в значительной мере оскопляет её. В культуре благословляются лишь самые благородные её достижения. Те же приобретения человечества, которые не освящены философской классикой, отлучаются от неё. Не похоже ли это на сознательное обеднение культуры, на европоцентристскую гордыню, на искажение самой идеи культуры? Как раз за последние десятилетия именно обращение к архаическим формам культурной идентификации (мифу, традиции, карнавалу) с наибольшей силой утвердило приоритетность философии в постижении сменяющихся форм культурного бытия. Философия расширила границы культуры, её многосоставность, обратилась к анализу глубинных основ человеческого существования, обосновала плодоносность традиции и кристаллизации человеческого опыта, приступила к аналитике бессознательного (см., к примеру: ).

Действительно ли обоснование рациональности, сохранение классического философского мышления неизбежно предполагают отказ от столь значимых сфер культуры, как миф, религия, традиция, игра и карнавал? Верно ли, что здесь не обойтись без «злейшей обиды», которая «с надменной грянет высоты»? Вот столь известный феномен, как карнавал. «И именно в празднике как первичной форме культуры, - пишет Валерий Земсков, - суждено было возникнуть новому "культурному бессознательному", новой цивилизационной архетипике, новой базовой нормативности, надличностным компонентам культуры?» .

Идея карнавала, как известно, нашла своё толкование в европейской философии. Само понятие карнавализации позволило культурфилосо-фам осмыслить и распознать множество культурных, социальных и художественных процессов. Оценивая карнавал как феномен культуры, мы не способны отменить его законность в исторической практике. Да, М.М. Бахтин отмечал, что категория «карнавала» знаменует диалектическую победу «жизни» над «культурной ценностью». Возможно, карнавальная стихия, будучи слепым витальным порывом, не обладает созидающей силой и не порождает новых ценностей .

Но оценка самого культурного феномена не предполагает исключения его из цивилизационной практики, коль скоро это явление возникло и существует независимо от нашего директивного указания.

Чужеродны ли культуре такие её обретения, как миф? На самом деле мифы и карнавалы явились щедрой почвой не только для европейской версии цивилизованности. Из какого лона родилась бы философия, если бы она не выставила критические резоны безраздельно господствующему мифу? Родилась бы в голове Гераклита мысль о том, что мир не данность, а процесс, если его не очаровала бы причудливая игра огненной стихии, неподвластная рассудку? Дались бы нам истоки культуры, если традиция растворилась бы в веках? В самом деле, что может сказать культурфилософ о мифе, религии как специфических формах куль-

турного бытия, если они сразу квалифицируются в качестве опасных, увлекающих нас во тьму веков явлений, выражающих только регресс в истории духовной жизни?

Спектр культуры неистощим, но он не исчерпывается рациональностью, разумностью. Её исток не только сознание. Культура всеохватна. Многие её формы рождены бессознательным пластом человеческой психики, наитием, игрой воображения, эмоциональной отзывчивостью. Разумеется, рационалистическое ядро является стержнем культуры. Рациональное может рассматриваться как универсальная категория, охватывающая чистую логику в классическом и современном мышлении и даже некоторые формы мистического опыта. Однако этот тезис о едва ли не всеохватном смысле понятия «рациональность» требует критического рассмотрения, поскольку можно наметить некоторые типологические подходы к раскрытию данной категории, в известной мере противостоящие друг другу.

Во-первых, рациональность понимается как метод познания действительности, который основывается на разуме. Это центральное значение восходит к латинскому корню ratio. Рациональность, выступая в тех или иных формах, является общечеловеческим свойством, присущим различным сторонам человеческой активности.

Во-вторых, рациональность трактуется многими философами как некая структура, имеющая внутренние особенности и законы. В этом направлении рассуждений научное мышление утрачивает свою монополию на рациональность. Вероятно, разум в данном случае перестаёт быть определяющей характеристикой рационального. Речь идёт о специфической упорядоченности, присущей разным формам духовной деятельности, в том числе и ненаучной. Это особая организованность, логичность противостоит уже бесструктурности, хаотичности, принципиальной «невыразимости». К иррациональности при этом может быть отнесён тот духовный опыт, который не подлежит упорядочению и умопостижению.

В-третьих, рациональность отождествляется с определённым принципом, атрибутивным свойством цивилизации. Предполагается, что культурные особенности, черты народов, развивающих в процессе своей жизнедеятельности аналитические и аффектированные начала, способны выработать определённые цивилизационные признаки. К.-Г. Юнг разделял цивилизации на «рациональные» и «аффективные». В этом значении многие исследователи предлагали такие характеристики, как динамичность и статичность, экстравертированность и интровертиро-ванность, оптимизм и фатализм, рационализм и мистицизм как модусы западной и восточной культур.

Понятие «рациональность» является ключевым для М. Вебера, поэтому важно подчеркнуть, что в работах по социологии религии немецкий учёный пытался выявить социокультурные основания и границы рациональности. Итак, традиционное представление о культуре пред-

полагает, что данный феномен рождается в результате сознательной целенаправленной деятельности человека. Многие философы считают, что человечество не исчерпало тот потенциал, который заложен в разуме. А.А. Гусейнов, в частности, отмечает, что мы по своей природе существа разумные, рациональные, вне сознательных механизмов наша жизнь просто невозможна. Если исключить рациональную устроенность человека, то человек не сможет существовать . Может быть, действительно философия и наука неоправданно отдают дань иррациональности, а следует неустанно укреплять человеческую разумность?

Иррациональное содержание культуры

Культура не может включать в себя только рациональное содержание. Она родилась в те далёкие времена, когда пробивались первые ростки разумности, возникали смутные образы понимания мира, складывались зыбкие критерии осмысления окружающего. И этот опыт не был нелепым, чуждым, затуманивающим ум. Это были ошеломительные прорывы сознания, глубинные наития. Об этом пишет русский философ М. Гершензон: «Лишь за семь или восемь тысячелетий нам брезжит первый свет и слышны первые смутные шорохи, а позади, в глубине веков, - сумерки и безмолвие. Но так люди жили и мыслили так же, как мы, и в многократный срок развития, предшествовавший нашей культуре, был добыт весь существенный опыт человечества. К тем познаниям позже ничего не прибавилось, как неизменен издревле и поныне и телесный состав человека. Первобытная же мудрость содержала в себе все религии и всю науку. Она была как мутный поток протоплазмы, кишащий жизнями, как кудель, откуда человек до скончания времён будет прясть нити своего раздельного знания» .

Итак, что же является истоком культуры? Обнаружения разума, бурлящая человеческая страсть, молитвенная погружённость, медитативная отрешённость, мощные потоки жизни, пучины бессознательного? Современная философия давно уже произвела необходимые критические расчёты с просветительскими иллюзиями. Традиция классического рационализма исходила из следующих принципов:

Человек обладает готовой природой, которая возвышает его над миром природы;

Человек располагает всепроникающим разумом, который является главным его достоянием. Рациональность человека противостоит страстям, эмоциям, волевым обнаружениям человека. Всякая уступка иррациональности затемняет мощь разума и обесценивает величие человека;

Иррациональное всегда предстаёт как ареал бессознательного, оно бесформенно и хаотично и неподвластно логическому мышлению;

Мышление опирается на обнаруженные каноны разума, воплотившиеся в культуре, и философ не вправе отступать от них.

Неклассическая философия произвела переоценку этих принципов:

Человек не обладает готовой природой, его становление не завершено, оно открыто, сам он находится в авантюре постоянного преображения;

Разум не является монадой, закрытой для других обнаружений человеческой субъективности - эмоций, воли, интуиции. Разум постигается через неразумие, норма - через патологию, вершинные состояния духа причудливо связаны с глубинами психики;

Иррациональное не бесформенно, в нём присутствует своя структурность, проявляется своеобразная логика. Так, правомочно говорить о логике мифа, о логике культуры, об эмоциональной логике (например, в толковании К.-Г. Юнга);

Иррациональное оказывается хаотичным только в ракурсе предустановленной упорядоченности ума. Кроме того, оно подвластно логическому мышлению и постоянно координируется с ним. Человеческая психика целостна и подчиняется жёсткой фрагментации.

Современная философия допускает отход от предустановленных мыслеформ и отказывается от диктата рациональности. Многие исследователи считают, что очищенный, дистиллированный разум оказывается малонадёжным в познании и опасным в социальной практике. Разум постоянно упрекают не только в гносеологизме, но и в непререкаемости чисто рассудочных императивов. Современные нейронауки доказательно показывают, что не существует «чистого» разума. В нём пробиваются витальные порывы, магма бессознательного, обнаруживается сама человеческая природа, далёкая от идеализации.

Вся человеческая история свидетельствует о напряжённой попытке понять человека. Освоение разумных возможностей человека, культивирование потенциала интеллекта - лишь один из вариантов креативности человека. Известный исследователь, весьма популярный в минувшем столетии, Макс Нордау считал, что верность здравомыслию, «чистому», стреноженному сознанию - признак психического здоровья . Напротив, всякое нарушение установленных канонов мышления можно расценивать как обрушение в сумасшествие. Мысль, казалось бы, безупречная. Однако Нордау причислил к безумцам Генрика Ибсена, Анатоля Франса, Льва Толстого.

Но так ли уж далеко мы ушли от М. Нордау? Слово «иррациона-лист» превратилось у нас в жупел, в клеймо. Сколько, к примеру, можно клеймить А. Шопенгауэра как несусветного врага разумности?! Да, немецкий философ указывал на всесилие воли, возведённой также им в онтологический принцип. Но разве он при этом элиминировал просветляющий разум? Нет сомнений в том, что Шопенгауэр указывал на угрозы, перед которыми стоит человечество, убедительно предполагая, что

человеческий разум станет обслуживать эти накаты деструктивности. Так ли ошибался немецкий мыслитель, полагая, что огромные ресурсы ума станут прислужниками жестокой и неумолимой воли?

Всего лишь век назад потрясённые социальные мыслители столкнулись с парадоксом: нации не хотели войны, но в силу непостижимой логики народы набросились друг на друга и началась истребительная мировая война. Неужели этот пример свидетельствует о торжестве просветляющегося разума и недопустимой критике его со стороны А. Шопенгауэра? Верно ли, что философское остережение Шопенгауэра повинно в названной социальной катастрофе? После Второй мировой войны, после преступлений нацизма гуманитарии клялись друг другу, что отныне невозможно философствовать в том же духе, как прежде. Исторический опыт не располагает к бесстрастному академическому суждению. Но позже террористы соединили впечатляющие достижения высокоразвитой цивилизации - самолёты и небоскрёбы - для торжества неодолимого разрушения в акте смертоносного террора. Интеллектуалы вновь заговорили о мобилизации разума для философского прозрения. А историческая практика подбрасывает материалы для новых заклинаний. Давно очевидно, что в мире действуют мощные деструктивные силы. Человечеству не удалось отделить их от торжествующего разума.

Не случайно в конце минувшего века философы заговорили об ущербности самого разума. Это апофатическое открытие вовсе не предполагает благословления иррациональности как воплощения зла. Но следует ли видеть антитезу разуму там, где она отсутствует по определению? Разум, который агрессивно культивирует только себя, отвергает эмоции, воображение, интуицию, в конечном счёте вырождается и доводит человечество до катастрофы. Нет оснований отважное исследование потенциала сознания, его спектров не толковать как безумие. Сумасшедшим можно назвать человека, который отказывается от авантюры ума, не исследует глубины абсурда, капитулирует перед неистовством интеллекта. Но человеческая природа не только рациональна. Человек наделён разумом. Его внутренняя жизнь также включает в себя волю, эмоции, интуицию, неосознаваемые побуждения души. Стоическая верность классической версии философии культуры, достойная сама по себе признания, вычёркивает из арсенала культуры богатейшее содержание и в свою очередь обедняет философское размышление о ней. При всей привлекательности классического образа человека, его причастности к высшему разумному бытию он не в состоянии в наши дни в полную силу объяснить направленность исторического процесса и самого потомка Адама.

Нет сомнения в том, что современное самосознание культуры переживает кризис. «Происходит отказ философии от своего призвания, от традиционной задачи отыскать и утвердить raison d"Etre, смысл су-

ществования. Установка на понимание сменяется волевым отношением к миру. Открывается эра принципиально нового, вольного обращения с этим образом. И, заметим, вовсе не обязательно, чтобы в западноевропейской мысли в дальнейшем возобладал "иррационализм", произвольно волевое обращение с бытием может выступить и в рационализирующей форме. Здесь эквивалентом произвола выступает разоблачи-тельство, когда под видом осмысления производится редукция высших слоёв бытия к низшим и предоставляются широкие возможности для спекуляции на понижение. Теряя своё априорное достоинство, и мир, и человек становятся объектом всевозможных манипуляций» .

Охранность человека от манипуляций - задача благородная. Но приверженность разуму не избавила человечество от масштабных катастроф. Крепости рассудка рухнули не потому, что люди не стали соблюдать каноны интеллектуальной трезвости. Как раз наоборот. Источник умоисступления выявился в этом очищенном идеале мыслительной прозрачности и непорочности. Исследователи не успели осознать, что лучшие сорта безумия вырабатываются из разума. Пыль безрассудства они стряхивали вручную, в соответствии со стихотворной строчкой И. Бродского.

«Непрерывная и настойчивая сосредоточенность на рациональности, зародившаяся в семнадцатом веке, - пишет Джон Сол, - дала неожиданный результат. Постепенно разум начал дистанцироваться и отделять себя от других - так или иначе признанных - характеристик человека - духа, инстинктивных потребностей, веры и эмоций, а также интуиции, воли и самое главное - опыта. Это постоянное выдвижение разума на передний план продолжается и в наши дни. И оно уже достигло такой степени дисбаланса, что мифическая важность разума затмила все другие категории и едва ли не поставила под сомнение их важность» .

Философы всё чаще начинают подчёркивать ограниченность разума и его неспособность быть ориентиром поведения в ситуации вселенского вздора. Наконец, в постмодернизме обнаруживается неумеренное увлечение алогичностью. Но ведь бесспорно, что человек является единственным на свете существом, которое может жить в ситуации абсурда. Постоянно углубляющийся опыт рационалистического постижения жизни и кошмарное нежелание реальности укладываться в этот опыт. Неиссякаемый поток творчества, рождающий разрушение. Томление по красоте, избыточно переходящее в манку безобразного. Бесконечность творения и предельность человеческой жизни. Как сохранить трезвость мысли внутри этих парадоксов?

Потребность в аналитике иррационального ощущали многие мыслители античности. Аристотель, к примеру, отмечал разумность человека, но писал и о его неразумии. Уже в ту пору отмечалось, что разум не способен выразить всю полноту и богатство духовной жиз-

ни. Зачастую околоразумные особенности человеческой активности не поддаются логическому мышлению. Однако они тоже участвуют в сотворении культуры, и нет оснований выносить их за скобки многообразного духовного опыта. Неужели есть такая неотложность, чтобы вынести миф за границы культуры? Но ведь миф является кристаллизацией бессознательной жизни людей. Миф не чужероден логике, хотя она и обладает собственной спецификой. Миф способен претворить хаос в порядок, потаённое и неопознаваемое - в объяснительные образные формулы.

Если анализировать структуру мифа, то можно обнаружить в ней различные трансформации сознательных и бессознательных усилий человека понять мир. Не случайно, к примеру, Ж. Батай в поисках критериев рациональности обращается к внутреннему опыту человека. Он имеет в виду определённые предельные состояния, которые изначально могут быть прояснены лишь изнутри. Религиозно-мистические, эротические, творческие порывы человека не подлежат объективной аналитике. Но это вовсе не означает, что они по природе своей иррациональны, являются принадлежностью хаотической, неупорядоченной мысли.

В современной науке постоянно проводится идея гештальтности человеческой психики. Мышление как таковое не существует в вакууме. Психические процессы связаны между собой. В мыслительном акте можно обнаружить и эмоциональность, и интуитивность, и волевой порыв. Поэтому относить к иррациональному внемыслительные формы духовной жизни можно лишь условно. Разве философия А. Дильтея выражена языком жестов и смутных озарений? Разве О. Шпенглер, который задумывается о логике истории, немедленно покидает пространство мысли и забивает наши головы метафорами? Неужели нужно доказывать, что погружение в пучины бессознательного постоянно вооружает нас новыми смыслами, идеями, озарениями?

Между мифом и игрой

В этом году вышел в свет замечательный сборник философских текстов «Самосознание культуры и искусства. Западная Европа и США», составителем которого является талантливая и глубоко мыслящая исследовательница Рената Александровна Гальцева . Книга включает в себя труды западных мыслителей, сохраняющие актуальное значение для современной философии культуры. В ней представлены работы О. Шпенглера, Й. Хёйзинги, М. Хайдеггера, К.-Г. Юнга, М. Вебера, Ж. Маритена, Г. Честертона, Х. Ортеги-и-Гасета, В. Вейдле, Г. Бёлля, Г. Марселя. Нет нужды специально подчёркивать, что издание такого рода позволяет ввести в научный оборот множество философских текстов, которые принадлежат видным представителям европейской культуры. Посколь-

ку этот сборник рецензируется не впервые, напомним, что он представляет собой третье, дополненное и исправленное издание антологии «Самосознание европейской культуры XX в.».

Обладая несомненной ценностью сам по себе, сборник вызывает подчас противоречивые чувства. Понятное дело, речь идёт о кризисных процессах, охвативших философию культуры. Доказательно отстаивается величие классической философии культуры. О ней сказано: «Как бы ни был узок взгляд на человеческое существо, всё же он априори был причастен к высшему, разумному бытию, его сущность была укоренена в сознании, разуме (недаром дефиницию человека сопровождало указание на его высокое происхождение: Homo sapiens). Этим же блеском отливали объект, бытие, история - как сопричастные разумному смыслу; во всех формах исторического и культурного творчества также превалировала позитивная точка зрения на мир» .

Кроме восторга и благодарности названный труд вызывает и смутную растерянность. Оказывается, все авторы, олицетворяющие собой современную философию культуры, повинны в разной степени в склонности к иррациональности. Учёные, которые представляют собой первые величины западной культурологи - и Шпенглер, и Хёйзинга, и Хайдеггер, - сделали свой выбор в пользу «философии жизни». Только два исследователя располагают алиби. Это М. Вебер и Р. Гвардини. Не вызывает сомнений атрибуция М. Вебера. Он - убеждённый рационалист. Вебер действительно критически отнёсся к романтической философии жизни. Да, он поставил в тупик Шпенглера, применяя в полемике принципы рациональности. Однако можно ли, опираясь на рационализм Вебера, объяснить сегодня абсурдность социальных парадоксов, безумную тряску мировых экономических процессов? И вообще целесообразно ли «подводить под кризис европейской культуры» всех представителей философии культуры? Не прокрадывается ли здесь тот самый редукционизм, который сводит сложные процессы к безупречным критериям разумности?

Но действительно ли в обстановке опьяняющего мифологизма идёт война на уничтожение разума? Неужели это справедливо, допустим, по отношению к Юнгу? Разве феномен бессознательного придуман этим философом? Если бессознательное только фикция, тогда в число приверженцев иррационализма попадают и Платон, и Лейбниц. Оправданы ли такие прокламации? Надо беречь и охранять территорию разума. Но следует ли выстраивать перекошенный макет человеческой психики? Как ни рассуждай, но она вовсе не состоит из целостной и завершённой разумности. Обращаясь к анализу глубин человеческой психики, Юнг менее всего пытается ввергнуть её в бездну. О какой бездне идёт речь? Многие современные исследователи, напротив, видят в работах Юнга обращение к духовности, к личностному росту. Швейцарский исследователь представил научной обще-

ственности теоретическую модель такой глубины, которая охватывает различные уровни человеческой психики. Он вернул в философию культуры психическое как реальность. Юнг в полном соответствии с нынешним уровнем трактовки сознания отметил, что сознательное и бессознательное не противостоят друг другу.

Неужели современная философия культуры станет богаче, если мы объявим Юнга манипулятором, мастером различных духовных обольщений и разного рода внушений? Можно, разумеется, принять тезис о том, что введённые Юнгом понятия «коллективного бессознательного» и «архетипа» обладают неопределённостью. Впрочем, не меньшей, скажем, чем понятия «эйдоса» или «энтелехии». Теоретические конструкции Юнга позволили обрести философии культуры дополнительные возможности в постижении её креативности.

В книге дана резкая оценка игры как феномена человеческого бытия. Возможно, из цветка игры не вырастает никакого плода. Не исключено даже, что каждый может играть в песочнице, пока не появляется руководитель исправительного учреждения. Ведь игра потому и игра, что она не предполагает сугубой серьёзности. Мир становится всё более серьёзным, всюду тоскуют о пользе, о прагматике. Порицается всё, что не ведёт к дивидендам. Но и игра обнаруживает тенденцию к экспансии. Она приобретает универсальный характер и пронизывает все другие аспекты человеческого существования. Неизбывно игровое начало в труде. Перестраивая мир с помощью деловой активности, люди вносят в этот процесс множество разведывательных и соревновательных компонентов. Участие в конкуренции, агональное соперничество хотя и опираются на трезвые расчёты, немыслимы без азарта, воодушевления, парадоксальной инициативы, свободного творчества. Неслучайно культурологи полагают, что игра появилась значительно раньше, чем труд. Более того, есть основание думать, что труд порождён игрой.

Игра - универсальный способ освоения бытия. Ещё не обладая навыками приспособления природы к своим нуждам и потребностям, наши далёкие предки, словно приглашая её к соучастию, не ведая её законов, искали неожиданной удачи и откровения. Искатели игровой авантюры пробовали свои силы в состязании с природой, бросая подчас ей вызов и добиваясь успеха. Не будь игры, человечество так и осталось бы на уровне растительной жизни. Ни розы, ни тополя не могут втянуться в такой азартный процесс, оставаясь заложниками инстинкта. Будем признательны Й. Хёйзинге за глубокое исследование этого феномена.

Оказывается, этот исследователь не апеллировал к серьёзности. Но Кант и Шиллер действительно рассматривали игру как внерациональ-ную категорию. Шиллер отмечал, что, подчинённый «механической ловкости» рассудка, человек «не способен развить гармонию своего существа». Формула Ф. Шиллера: «Человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь

тогда, когда играет». Конечно, всем этим рассуждениям не хватает серьёзности. Однако человек действительно перестаёт быть человеком, если он сводит к разумности все аспекты человеческого бытия.

0. Шпенглер, разумеется, мифолог. Хотя разъединённость культур всё-таки не только выдумка, но и определённая реальность. Да, человеческий разум - неоспоримое достояние человечества - подвергается в наши дни суровой феноменологической проверке. Многие исследователи продолжают размышлять об удивительной человеческой способности постигать сущность вещей, улавливать смыслы, создавать рациональную картину мира. Но за последние годы и представители восточных культур всё чаще стали говорить о многообразии самой разумности. В частности, историки, изучая конкретные эпохи и культуры, пришли сначала к выводу о разных ментальных навыках, присущих народам. Однако при этом никто не оспаривал непреложность и единство разума как уникального достояния людей. Теперь же толкуют о том, что европейцу вообще трудно понять разумность, скажем, японцев. Это не просто другой менталитет, но даже источник умственных операций, иной, не тот, что вызвал к жизни европейскую цивилизацию.

Хорошо существовать в мире классической разумности. Накаты жизни разбиваются о её пределы. Абсурдность существования инкриминируется тем, кто обратил внимание на его гримасы. Философия культуры зачарована блестящими обнаружениями разума. Иррациональность низводится до жупела. А то, что европейские мыслители не всегда следуют этим канонам, - это недостойное выпадение из царства разума. Свои комментарии на этот счёт они получили.

Список литературы

1. Батай Ж. Проклятая часть. Сакральная социология / Сост. С.Н. Зенкин. М.: ЛАДОМИР, 2006. 738 с.

2. Бонецкая Н.К. Бахтин глазами метафизика. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. 560 с.

3. Виндельбанд В. Философия культуры и трансцендентальный идеализм // Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. М.: Юристъ, 1995. С. 7-19.

4. Гальцева Р.А. Западноевропейская культурология между мифом и игрой // Самосознание культуры и искусства. Западная Европа и США / Отв. ред. и сост. Р.А. Гальцева. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. С. 9-24.

5. Гегель Г.В.Ф. Философия религии: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1977. 573 с.

6. Гершензон М. Гольфстрем // Гершензон М. Избранное. Мудрость Пушкина. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2015. С. 213-309.

7. Гусейнов А.А. Мы разумные существа, и по-другому мы не можем существовать. (Разговор с Абсусаламом Абдулкеримовичем Гусейновым) // Беседы о человеке. Разговор на пороге / Ред.-сост. С.А. Смирнов. Новосибирск: ООО «Офсет-ТМ», 2016. С. 23-40.

8. Жижек С. Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии / Пер. с англ. С. Щукиной. М.: Дело, 2014. 526 с.

9. Зедльмайр Х. Утрата середины. Революция современного искусства. Смерть света / Пер. с нем. С.С. Ванеяна. М.: Территория будущего: Прогресс-Традиция, 2008. 638 с.

10. Земсков В. Праздник в устойчивой и в формирующейся цивилизации // Земсков В. О литературе и культуре Нового Света. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2014. С. 553-570.

11. Кант И. Основоположения метафизики нравов // Кант И. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М.: Чаро, 1994. С. 153-246.

12. Кармин А.С. Философия культуры в информационном обществе: проблемы и перспективы // Вестник РФО. 2005. № 2. С. 49-62.

13. Межуев В.М. Идея культуры: очерки по философии культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2006. 406 с.

14. Нордау М. Вырождение. Современные французы. М.: Республика, 1995. 398 с.

15. Самосознание культуры и искусства. Западная Европа и США / Отв. ред. и сост. Р.А. Гальцева. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. 640 с.

16. Сол Дж.Р. Ублюдки Вольтера: диктатура разума на Западе. М.: АСТ: Астрель, 2006. 895 с.

17. Тэн И. Философия искусства. М.: Искусство, 1996. 350 с.

18. Шопенгауэр А. Собр. соч.: в 6 т. Т. 5: Paregra i Paralipomena: в 2 т. Т. 2: Paralipomena / Общ. ред. и сост. А. Чанышева. М.: ТЕРРА - Книжный клуб; Республика, 2001. 528 с.

19. Эпштейн М. От знания - к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. 480 с.

20. Юнг К.-Г. Человек и его символы. СПб.: Б.С.К., 1996. 454 с.

Philosophical Anthropology 2016, vol. 2, no 2, pp. 22-25 UDC 17.023.1

FROM THE EDITOR-IN-CHIEF

DSc in Philosophy, DSc in Philology, Professor, Chief Researcher at the Department of the History of Anthropological Doctrines. RAS Institute of Philosophy, Goncharnaya St. 12/1, Moscow 109240, Russian Federation; e-mail: [email protected]

THE RATIONAL AND THE IRRATIONAL IN CULTURE

he author seeks to characterize the rationalist version of culture. He

notes that culture carries huge content. Its content seems limitless.

Culture arises due to the fact that the human mind gives the men the opportunity to earn, save, accumulate, process and use information by special, unknown to nature ways. These methods involve creation of special sign systems by which information is encoded and transmitted in society. Culture is above all supernatural. Nature doesn"t have sounding symphonies, poetic lyrical outpourings, landscapes, captured by anonymous brush. Man creates culture leaning on his own consciousness, emotion, will and intuition. It is designed for creation of unknown worlds. Therefore, describing the culture of particular era, we first denominate the achievements of science, philosophy, art.

These settings inspired the philosophy of culture, the special field of philosophical knowledge, emerged in the eighteenth century. According to W. Windelband, any research in psychology, sociology, and historical development gain value only when they are directed to the detection of the main structure, which is inherent in every cultural creativity in the timeless, superempiric entity of mind. According to him, the foundation of any culture must be laid in the deepest subsoil of any reasonable creativity. Philosophy is obliged to treat the natural world (and it, in the opinion of the German philosopher, covers the instinctive and emotional life) according to the law a reasonable will. Therefore, the entire process of human culture presupposes the inclusion of our lives in reasonable connection. So, culture not only appeals to rationality, but constantly links the birth of new creations with the theoretical work of philosophers, scientists, researchers, art.

However, the author argues with the "protective" tendency of the philosophy of culture. It is noted that this understanding of culture under the banner of retention its classical repertoire largely impoverish her. In a culture only the noblest achievements are praised. Those acquisitions of mankind, which are not blessed by philosophical classics, are rejected by it. Doesn"t it look like the deliberate impoverishment of culture, Eurocentric arrogance, distortion of the idea of culture? Just over the past decades the appeal to archaic forms of cultural identity (myth, tradition and carnival) deeply approved the priority of philosophy in understanding the changing forms of cultural existence. Philosophy has expanded the boundaries of culture, its multipartite, has turned to analysis of the underlying fundamentals of human existence, has proved the fruitfulness of the tradition and crystallization of human experience, has proceeded to the analysis of the unconscious.

The author believes that the range of culture is inexhaustible; it is not limited to rationality, reasonableness. Its source is not only of consciousness. Culture covers all. Many of its forms are born by the unconscious layer of the human psyche, intuition, imagination, emotional responsiveness. Of course, the rational kernel is the core of culture. Rational may be regarded as a generic category covering pure logic in classical and modern thinking and even some forms of mystical experience. However, this thesis of unlikely all-encompassing meaning of the concept "rationality" requires the critical consideration.

Culture can"t include only rational content. It was born in those days when first sprouts of reasonableness germinated, when the vague images of understanding of the world emerged, and shaky criteria of the understanding of the surrounding arised. And this experience was not absurd, alien, and of blur mind. It was a resounding breaks of consciousness, deep inspirations. The article raises the question of the source of culture. Is it the revealing work of the mind, seething human passion, devotional immersion, meditative detachment, powerful streams of life, the depths of the unconscious? Modern philosophy has already made the necessary critical calculations with educational illusions. Philosophers increasingly emphasize the limitations of reason and its inability to be a guide of conduct in a situation of universal nonsense. Finally, in postmodernism there is detected the immoderate fascination of the illogicality. But there is no doubt that man is the only creature that can live in absurd situations. The ever-deepening experience of rationalistic cognition of life and a horrible unwillingness of reality to pack up in this experience. An endless stream of creativity which gives birth to destruction. The yearning for beauty which turns into desire of ugliness. Infinity of creation and the limitation of human life. How to save sobriety of thought within these paradoxes?

Many thinkers of antiquity felt the need for analytics of irrational. Aristotle, for example, noticed the intelligence of the man but also wrote about his irrationality. Already at that time it was believed that the mind is not able to express the fullness and richness of spiritual life. Near-reasonable features

of human activity often aren"t amenable to logical thinking. However, they are also involved in the creation of culture, and there is no reason to remove them out of the diverse spiritual experience. Is there such an urgency to move the myth beyond the boundaries of culture? But the myth is the crystallization of people"s unconscious lives. Myth is not alien to the logic, although it has special characteristics. Myth is able to bring order to the chaos, transform the lurking and the unclear in the explanatory figurative formulae.

If we analyze the structure of myth, various transformations of conscious and unconscious human effort to understand the world can be detected in it. Not by chance, for example, G. Bataille in his search of criteria of rationality refers to the internal human experience. He keeps in mind certain limit positions, which initially can be clarified only from the inside. Religious-mystical, erotic, creative impulses of man are not subject to objective analysis. But this does not mean that they are inherently irrational, that they belong to the chaotic, disordered thoughts.

Keywords: art, rationality, irrationality, mind, culture, myth, religion, tradition, value, consciousness

1. Bataille, J. Proklyataya chast". Sakral"naya sociologiya , ed. by S. Zenkin. Moscow: LADOMIR Publ., 2006. 738 pp. (In Russian)

2. Boneckaya, K. Bahtin glazami metafizika . St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2016. 560 pp. (In Russian)

3. Epshteyn, M. Ot znaniya - k tvorchestvu. Kak gumanitarnye nauki mogut iz-menyat"mir . St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2016. 480 pp. (In Russian)

4. Gal"ceva, R. "Zapadnoevropeyskaya kul"turologiya mezhdu mifom i igroy" , Samosoz-nanie kul"tury i iskusstva. Zapadnaya Evropa i SShA , ed. by R. Gal"ceva, St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2016, pp. 9-24. (In Russian)

5. Gershenzon, M. "Gol"fstrem" , in: M. Gershenzon, Izbran-noe. Mudrost"Pushkina . St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2015, pp. 213-309. (In Russian)

6. Guseynov, A. My razumnye sushhestva, i po-drugomu my ne mozhem sush-hestvovat". (Razgovor s Absusalamom Abdulkerimovichem Guseynovym) , Besedy o cheloveke. Razgovor na poroge , ed. by S. Smirnov, Novosibirsk: Ofset-TM Publ., 2016, pp. 23-40. (In Russian)

7. Hegel, G. W. F. Filosofiya religii . 2 Vols., Vol. 2. Moscow: Mysl" Publ., 1977. 573 pp. (In Russian)

8. Jung, C. Chelovek i ego simvoly . St. Petersburg: B.S.K. Publ., 1996. 454 pp. (In Russian)

9. Kant, I. "Osnovopolozheniya metafiziki nravov" , in: I. Kant, Sobraniesochinenii , 8 Vols., 4 Vol. Moscow: Charo Publ., 1994, pp. 153-246. (In Russian)

10. Karmin, A. "Filosofiya kul"tury v informacionnom obshhestve: problemy i perspektivy" , Vestnik Rossiiskogo filosofskogo obshchestva, 2005, No. 2, pp. 49-62. (In Russian)

11. Mezhuev, V. Ideya kul"tury: ocherki po filosofii kul"tury . Moscow: Progress-Tradiciya Publ., 2006. 406 pp. (In Russian)

12. Nordau, M. Vyrozhdenie. Sovremennyefrancuzy . Moscow: Respublika Publ., 1995. 398 pp. (In Russian)

13. Samosoznanie kul"tury i iskusstva. Zapadnaya Evropa i SShA , ed. by R. Gal"ceva. St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2016. 640 pp. (In Russian)

14. Saul, J. Ublyudki Vol"tera: diktatura razuma na Zapade . Moscow: AST: Astrel" Publ., 2006. 895 pp. (In Russian)

15. Schopenhauer, A. Sobranie sochinenii , 6 Vols., Vol. 5, ed. by A. Chanyshev. Moscow: TERRA - Knizhnyy klub Publ., Respublika Publ., 2001. 528 pp. (In Russian)

16. Sedlmayr, H. Utrata serediny. Revolyuciya sovremennogo iskusstva. Smert" sveta , trans. S. Vaneyan. Moscow: Territoriya budushhego: Progress-Tradiciya Publ., 2008. 638 pp. (In Russian)

17. Taine, H. Filosofiya iskusstva . Moscow: Iskusstvo Publ., 1996. 350 pp. (In Russian)

18. Windelband, "V Filosofiya kul"tury i transcendental"nyy idealism" , in: V. Windelband, Izbrannoe. Duh i istoriya . Moscow: Yurist Publ., 1995, pp. 7-19. (In Russian)

19. Zemskov, V. "Prazdnik v ustoychivoy i v formiruyushcheysya tsivilizatsii" , in: V. Zemskov, O literature i kul"ture Novogo Sveta, St. Petersburg: Centre of Humanitarian Initiatives Publ., 2014, pp. 553-570. (In Russian)

20. 2izek, S. Shchekotlivyy sub"ekt: otsutstvuyushchiy tsentrpoliticheskoy ontologii , trans. S. Shhukin. Moscow: Delo Publ., 2014. 526 pp. (In Russian)