Икона составляет пару с другим образом «Святые отцы Раифы», который также был написан для придела святых отцов Синая и Раифы, примыкающего с юга к капелле Неопалимой купины и алтарной апсиде базилики. Об этих иконах свидетельствуют еще средневековые описания Синая. Они до сих пор располагаются на своем историческом месте, над реликварием с мощами святых монахов, вмонтированного в южную стену придела. Иконы являлись поклонными мемориальными образами, своеобразными мартирологами на месте мученической кончины, поминаемой Православной Церковью 14 января.

Совместное празднование в этот день зафиксировано еше в Синаксаре Константинопольской церкви X века. В конце того же столетия Симеон Метафраст включает в свой минологий новую редакцию сказания, составленного на основе нескольких разновременных рассказов, в том числе египетского монаха Аммония и Нила Анкирского. Избиение монахов Синая разные предания относят или ко времени императора Диоклетиана и епископства Петра Александрийского (ум. 305 г.), или к эпохе Феодосия Великого (ум. 395 г.). В канонической версии говорится, что на сорок монахов Синая, собравшихся в церкви на воскресную литургию, неожиданно напали сарацины, изрубившие почти всех на куски. После этого над вершиной Синая появился огненный столп, обративший сарацин в бегство. Единственный раненный и оставшийся в живых монах сам просил Господа о смерти, желая соединиться на небесах с собратьями и быть причисленным к святым мученикам за веру.

Обе иконы построены по общей схеме. Внизу в четыре ряда показаны по сорок монахов Синайской горы и Раифы (другого известного места отшельничества на юго-западном берегу Синайского полуострова). Верхний ряд составляют символические композиции. На иконе «Святые отцы Раифы» в центре ряда перед драгоценным троном показана Богоматерь Оранта, имеющая медальон с младенцем Христом на груди. Ее сопровождает характерная надпись «Богоматерь Неопалимой купины», напоминающая о главной святыни Синая. На иконе «Святые отцы Синая» представлен Деисус с Христом на троне в центре. Христа окружает необычно круглый ореол, усыпанный звездами, который, возможно, должен был напомнить об обретении Царства Небесного мучениками и их заступнической миссии на Страшном суде.

У ног Христа надпись с названием всей сцены - «Святые отцы Синая». В Деисус также входят традиционные образы апостола Петра и апостола Павла , и два редких изображения преподобных. Справа - старец в куколе с сопровождающей надписью «Святой Иоанн Лествичник », показанный как самый прославленный игумен Синайского монастыря. Однако образ слева совершенно необычен и не поддается простому объяснению. Согласно надписи, изображен «Святой Павел Латрский», никогда не монашествовавший на Синае, отшельник X века, бывший игуменом на горе Латрос - одном из крупнейших монашеских центров византийской Малой Азии. Причины для такого выделения редкого святого из сонма преподобных должны были быть самыми серьезными. Их можно поискать в известных исторических связях Синая и Латроса. Но более важным нам кажется отмеченный церковным преданием факт исключительного почитания св. Павлом Латрским великомученицы Екатерины - святой покровительницы Синайского монастыря.

Вглядываясь в изображения синайских отцов, легко замечаешь, что они не имеют надписей.

Действительно, в преданиях упомянуто всего несколько имен из сорока святых. Не существовало и особой иконографической традиции их портретов. Однако поразительно, насколько индивидуально трактован каждый из миниатюрных образов высотой всего в несколько сантиметров. Не повторяются ни одеяния, ни возраст, ни черты лица. Характерно, что некоторые из отцов показаны в специфически восточных головных уборах. Сделанное наблюдение относится и к иконе «Святые отцы Раифы».

Представляя уникальный мемориал, синайский иконописец силой своего воображения и иконографических познаний создал 80 уникальных портретов святых мучеников, которые воспринимались как небесные защитники всех живущих синайских монахов.

Я, говорит Он, возжег свет, а вы своим старанием должны поддерживать этот свет, - и это не для себя только самих, но и для других, которые должны воспользоваться его сиянием и руководствоваться им к истине. Злословие нимало не затмит вашего света, если вы должным образом станете проводить жизнь свою, если будете жить так, как подобает людям, которые должны обратить всю вселенную. Покажите жизнь вполне достойную благодати, чтобы благовествование ваше везде оправдывалось вашей доброй жизнью.

Беседы на Евангелие от Матфея.

Свт. Иларий Пиктавийский

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Прп. Макарий Великий

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Сам, соделав их светом, повелел, чтобы чрез них просвещался мир, и говорит: «ниже вжигают светильника, и поставляют под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине. Тако да просветится свет ваш пред человеки» (Мф. 5:15-16) . А сие значит: не скрывайте дара, какой прияли от Меня, но сообщайте всем желающим.

Духовные беседы. Беседа 1.

Прав. Иоанн Кронштадский

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Церковь, как единая, сравнивается… с храминою (светит всем… в храмине).

Блж. Иероним Стридонский

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Блж. Феофилакт Болгарский

И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечник, и светит всем в доме

Я, говорит, зажег неугасимый свет благодати. Пусть будет делом вашего подвига, чтобы свет вашей жизни светил и другим.

Толкование на Евангелие от Матфея.

Евфимий Зигабен

Ниже вжигают светилника и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине (суть)

Следовательно, и Я воспламенил вас светом Богопознания не с тем, чтобы сокрыть вас; но вот, Я полагаю вас на подсвечнике , т.е. на высоком месте учения, чтобы вы освещали всех, находящихся во вселенной.

Толкование Евангелия от Матфея.

Еп. Михаил (Лузин)

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Не ставят … под сосудом, который бы скрывал свет, иначе не для чего было бы и зажигать свечу. То же и в отношении к учителям веры христианской и ко всем христианам. Они должны светом веры и сообразной с верою жизни просвещать весь мир, распространять благо ее на всех. Христиане не должны ее скрывать, но исповедовать и распространять всюду, иначе не достигалась бы вполне высокая цель Христова.

Толковое Евангелие.

Анонимный комментарий

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Этот город находится на горе: то есть апостолы, пророки и другие учители, наставленные во Христе. А гора - это Христос, о Котором говорит Даниил: Вот камень отсеченный без содействия рук, сделался великою горою и наполнил всю землю (Дан. 2:34-35) . Теперь же другим сравнением евангелист хочет показать, почему Христос Сам открыто являет Своих святых и не позволяет им укрываться. Потому что те, кто зажигают свечу, зажигают ее не для того, чтобы поставить под сосудом , но на подсвечнике, чтобы светила всем в доме . А кто зажигает свечу? Отец и Сын. Что означает эта свеча? Божественное Слово, о Котором сказано: Слово Твое - светильник ногам моим (Пс. 118:105) . Чтобы светила - то есть чтобы стало видно и озарилось, кто - в доме Церкви, а кто - в доме всех миров. Что означает подсвечник ? Церковь, несущая Слово жизни. В соответствии с этим и Павел говорит: В котором вы сияете, как светила в мире, содержа слово жизни (Флп. 2:15-16) . Соответственно, и всякий муж в Церкви, имеющий слово Божие, называется подсвечником. Сосуд же - это мирские люди, лишенные Бога и всего Божьего.

Лопухин А.П.

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Мысль о городе, поставленном на верху горы, тотчас же обрывается, и Спаситель опять возвращается к речи о свете. Теперь ученики сравниваются с “светильником”, который “светит всем в доме”. Под λύχνος нельзя здесь разуметь “свечи” (как в русском переводе), но - лампу, налитую маслом, потому что свечи у греков и восточных были мало употребительны (Цан). Слово, переведенное в русск. под “сосудом”, слав. под “спудом”, есть латин. modius, хлебная мера, принятая и у греков, = 8,754 литра. По Морисону она равнялась евр. сате или сеа (Сата - древнееврейская мера объема сыпучих тел, третья часть ефы (ок. 6 л.). Прим. ред.). Δυχνία - собственно подставка для лампы, иногда устраивавшаяся до полутора метров в вышину (Евр. 9:2 - “светильник” в скинии, в Апокалипсисе упоминается о золотых светильниках 1:12; 2:1 и проч.).

Троицкие листки

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме

Вы на то и избраны Мною, чтобы светить всему миру: И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом (иначе для чего было бы и зажигать ее?), но на подсвечнике, и (светильник) светит всем в доме . Итак, не словом только учите, но и делом, и добрым примером своим.

Троицкие листки. №801-1050.

Притча о зажженной свече под сосудом: " 14 Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. 15 И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. 16 Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Евангелие от Матфея 5:14-16).

Толкование притчи

Эта притча - единственная, которая встречается в Новом Завете четыре раза, дважды встречается в Евангелии от Луки. Более того с нее начинается Нагорная Проповедь. Как и всякая притча, как и всякая фраза Евангелия, она долгое время передавалась из уст в уста, записывалась на клочках бумаги или папируса отдельно от всех прочих - и в одной этой фразе заключается целый мир, все благовествование, и если бы ничего более не сохранилось из сказанного Христом, можно было бы из размышлений на одной этой фразой проникнуть в Царство Его Слова.

Это Царство не похоже на человеческие империи, которые гордятся обширными землями, властью над морями и континентами. Это Царство - дом, просто Дом Божий. В воздухе нашей комнаты мелькают пылинки - в Доме Отца кружатся звезды, планеты, кометы. Но в Его доме - нет пыли, в нем все чисто, все прибрано и убрано для входящих в дом (светить "входящим в дом" - так заканчивается эта притча у Луки) или, что-то же, для всех в доме. То, что представляется ученым темными бездонными просторами, насыщено светом, не какими-то потоками частиц, а светом Истины - и в центре мироздания стоит не какая-то звезда и не планета, не земля, а - человек, сотворенный свечою. Так, проходя фразу Христа, притчу Христа в обратном направлении - от слова "дом" к слову "свеча" мы обнаруживаем, насколько иначе каждое слово наполнено для Сына Божия, наполнено принадлежностью Отцу и бытием Отца. Нам может показаться, будто речь идет о нашем доме, о нашем свете, о наших делах - Он знает, что все это - Отчее, неизмеримо более великое, чем мы можем себе представить. Это видение не умаляет ценности нашей комнатки, нашего маленького подвига, нашего слабого света - наоборот, открывает в них ценность выше всякой ценности мира сего. "Видят добрые дела ваши" - так заканчивается притча, доступной верующим и неверующим. Но Иисус продолжает и говорит: "И прославят Отца". Совершенно никакой логической связи - с точки зрения логики языка - нет: дела-то наши, почему же прославят Отца? Но кто делал дело, кто убирал свой дом, кто пытался поглядеть на другого в свете истины - знает, что всякое делание доброе и светлый взгляд - от Бога.

Комментируя слова Христа "вы свет миру", Златоуст сказал: "Не столько вреда приносит язычник, поступающий нечестиво, сколько христианин, так поступающий". Потому что всему свое место: огарок нормален в корзине, не в подсвечнике. Трудно только сориентироваться в пространстве, отчего в истории, да и в быту, христиане чаще строже судят других, чем себя.

«Опять говорил Иисус к народу и сказал им: Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни. «(Евангелие от Иоанна 8:12). Иисус Христос есть свет в этом греховном мире. «Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Евангелие от Иоанна 12:46). Когда мы будем следовать за Нашим Господом, мы ни когда не будем ходить во тьме. Как и Иисус Христос, так и мы будем светом.

«Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного. «(Евангелие от Матфея 5:16).

Истинные Христиане должны быть светом в этом греховном мире. Как Иисус Христос сказал «Так да светит свет ваш пред людьми» Кругом нас одна тьма, тьма духовная полная грехов и зла. «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны.» (Евангелие от Иоанна 3:19-21). Люди настолько грешные, что не видят своих грехов, потому и ненавидят свет. Тот, кто грешит, тот не хочет делать добрые дела. Когда свет светит в комнате, то все видно и не может скрыться от света ни чего. «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы» (Евангелие от Луки 7:17). Так само и мы когда грешим, мы ненавидим свет. Когда Бог осияет нас своим светом. Есть даже такие люди, что считают тьму светом, а свет тьмою. «Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким!» (Книга пророка Исаии 5:20). Дьявол заслепляет глаза людей. Люди все больше делают беззакония. Апостол Павел пишет в послании к Тимофею: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся.

К сим принадлежат те, которые вкрадываются в домы и обольщают женщин, утопающих во грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины. (Послание к Тимофею 3:1-7)

К сожалению настоящих христиан очень мало. Впрочем, и прозорливцев мало, а больше всего нас, ставящих свечу веры под горшок мира сего. Что ж удивляться, когда мы унываем, когда в глазах черным-черно и жизнь кажется такой поганой. Свеча под горшком, прежде всего, начинает жутко коптить и копоть эта оседает на горшке, так что если у свечи есть глаза, они видят лишь черноту. Так что веровать означает осветить сердцем Христовым путь своей жизни. Идти надо к Небу, которое совсем близко, идти нужно за нашим Спасителем Иисусом Христом, который есть светом. И когда мы увидим свет, тогда нам не будет страшна темнота. «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле. Знаем также, что Сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе. Сей есть истинный Бог и жизнь вечна». (1 Иоанна 5:19-20).

«И сказал им: для того ли приносится свеча, чтобы поставить ее под сосуд или под кровать? Не для того ли, чтобы поставить ее на подсвечнике? Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да услышит!» - Здесь Господь научает апостолов быть светлыми по жизни и по делам. Как светильник поставляется для того, чтобы светить, так и ваша жизнь, говорит, будет видна всем - и все будут смотреть на нее. Поэтому постарайтесь жизнь вести добрую, ибо вы поставлены не в углу, но служите светильником, а под кровать светильника не скрывают, но ставят на виду, на подсвечник. И из нас каждый есть светильник, который должен быть поставлен на подсвечник, то есть на высоте жизни по Богу, дабы мог светить и другим, а не под сосудом, где находиться чревоугодия и заботы о пище и не под кроватью бездействия. Ибо никто занятый попечением о пище и преданный лености не может быть светильником, своей жизнью светящим для всех. (Мк.4:21-23). Иисус Христос своей жизней показал нам пример яркого света. Наш Спаситель когда, был на земле делал великие чудеса, исцелял больных, проповедовал слово Божье. Иисус Христос показал свою любовь, страдая на кресте. В Евангелиях Иисус Христос называет себя «я свет миру». Но, к сожалению, многие люди не приняли Его свет, потому что дела их были злы. Они более возлюбили тьму, нежели свет. Давайте будем спешить делать добрые дела, показывая окружающим людям свой свет, так же как делал добрые дела Иисус Христос. Давайте будем действительно светом в этом греховном мире.

http://sobor.1gb.ru

Притчу о сеятеле Христос завершает почти теми же словами, что и притчу о талантах: «Кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лк. 8, 18). А перед этим предупреждает, что однажды все тайное будет явлено, прибегая к образу горящей свечи: «Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник» (Лк. 8, 16). Эти фразы имеют прямое отношение к реализации духовного потенциала личности. В чем их смысл?

Свечу зажигают для того, чтобы она освещала помещение, рассеивая мрак, и ставят на подсвечник, чтобы ее свет помогал увидеть все, что есть вокруг. Но далеко не всё нам хочется выставлять на свет. Постыдные страсти, непристойные поступки, дурные мысли и тому подобное люди стремятся утаить, скрыть от других. Слова Христа о свече - иносказание о Суде Божием, о том, что каждый из нас раньше или позже окажется перед своим Творцом и Спасителем. Тогда все содеянное нами в жизни, без исключения, станет столь же явным, как при свете зажженной свечи. Темнота рассеется, и все откроется пред всевидящим и всеведущим Богом.

Человек увидит свое малодушие в искушениях, преодолеть которые было ему по силам, но он не захотел. Отговорка, что «все люди такие», в тот момент не принесет облегчения, потому что ему будет стыдно перед Христом, а не перед людьми. Совестно будет и тем, кто всю жизнь относился безразлично к мысли о предстоящем Суде, будучи уверен, что не испытает никакого стыда перед Богом, Которого не знает. Но Господь - та Реальность, перед лицом Которой и верующему, и атеисту всякая его греховность откроется, будет ясно видна и глубоко переживаема.

Бог - абсолютный свет, свет Истины. В его ярчайшем, всепроникающем сиянии человеку откроется вся собственная нечистота, ему станет понятно, на что он потратил свою жизнь. Он постигнет, как разными способами Господь многократного призывал его к Себе, вел в Свое Царство вечной жизни, но человек отмахивался, тратил время в угоду себе, не прилагал усилий, чтобы оторваться от греха, ничем не хотел делиться ни с Богом, ни с окружающими людьми, которые посылались ему ради его спасения.

Неслучайно великие святые искренне признают себя последними грешниками. В отличие от нас они чистым сердцем видят Бога, и им ведомо, насколько Его чистота и святость превосходят человеческую непорочность, даже приобретенную самыми великими подвигами. Пребывая в Божественном свете, они познают, что по сравнению со святостью Христа любая святость человеческая - это мрак и нечистота.

Если взглянуть на предмет в полумраке, он выглядит и новым, и чистым. Но стоит рассмотреть его при ярком освещении, то окажется, что он сплошь покрыт пятнами, трещинами и царапинами. Аналогично и в духовной жизни. Чем более человек приближается ко Христу, тем явственнее видит свои несовершенства, греховные «пятна» и «трещины» страстей. Тогда, видя разницу между тем, что он представляет собой в реальности, и каким должен быть по замыслу Творца, подвижник смиряется перед Богом, становится внимательным к каждому слову Господа.

Каждый день возникают обстоятельства, в которых нам приходится принимать решение, делать выбор. На чем он будет основываться: на Евангелии или на житейских интересах повседневности? В своих решениях человек должен отдавать предпочтение вечности и правде Божией, а не временным прихотям, страстному порыву и т. п. Для этого необходимо готовить добрую почву для слова Божия, удалять из сердца терния греха и постоянно наблюдать за собой: на что уходят наши усилия в течение дня и даже каждого часа, на что, в итоге, мы тратим уникальный дар жизни.

Начиная с падения Адама все люди подвержены страстям. Страстность мешает нам совершать верный выбор в пользу вечной Истины, не уступая суетным увлечениям. По этой причине надо постоянно оставаться в истинном Свете, просвещающем каждого человека (ср. Ин. 1, 9), и корректировать свою жизнь через обращение ко Христу в молитве, стараться внимать Его словам, записанным в Евангелии, прислушиваться к Его голосу, звучащему через нашу совесть, укрепляться церковными таинствами на добрую христианскую жизнь.

В ином случае, по слову Спасителя, у человека «отнимется и то, что он думает иметь» (Лк. 8, 18). Здесь речь идет об укрепляющей человека благодати Божией. Кто трудится, будучи всецело устремлен к Истине - Христу, тому Господь дает Свою благодать, и в человеке действуют радость, свет, бескорыстная любовь и другие дары Святого Духа. Но только тот приумножает благодать, кто понуждает себя не останавливаться на достигнутом, использует полученные духовные силы на дальнейшее следование за Христом.

Тот же закон упоминается и в притче о талантах: усердному рабу, который пустил в оборот полученные таланты и приумножил их, Господин дал еще, а ленивый раб лишился последнего, что было в его распоряжении. От каждого человека Спаситель ждет приумножения Своей благодати через исполнение Его слов на деле. «Итак, наблюдайте, как вы слушаете» (Лк. 8, 18), чтобы знание законов вечной жизни становилось приобретением вечности с Богом через исполнение Его воли.

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Валерия Анатольевна Алфеева

Священный Синай: Рассказы о святых землях

Посвящаю сыну – митрополиту Илариону

Издательским Советом Русской Православной Церкви

Номер Издательского Совета – ИС 12-218-1556

В данном издании приведен текст по изданию «Паломничество на Синай. У мамврийского дуба. Великая Лавра Саввы Освященного. Священный Патмос» Новоспасского ставропигиального монастыря с незначительными изменениями

В книге использованы рисунки А. Малягиной, буквицы выполнены архимандритом Зиноном

Дизайн обложки Павла Ильина

Паломничество на Синай

Эйлат – Залив Акаба – Санта-Катарина

Господи, благослови меня донести свет Твой с Синая.

Просвети изнутри слова мои, как пронизывает солнце зеленую веточку Неопалимой Купины, когда я вижу на просвет резную ткань листа в золотых прожилках, и световая кайма обводит его края. Тонкий ствол в шипах, резной трилистник на черешке слева, трилистник справа, кверху они все мельче… Веточка неброско увенчана тремя листами, и средний из них поднят, как лепесток огня на подсвечнике.

На корне этого Тернового Куста утвержден престол часовни. На этом корне – неповторимый в литургической жизни случай – совершается Божественная литургия, как на мощах мучеников. И когда монахи поют: «Осанна в вышних!», за окном алтаря виден зеленый куст, горящий и не сгорающий в евхаристическом огне уже семнадцать веков.

Так вот она, неведомая Каменистая Аравия – третья Палестина…

Справа от дороги поднимается багровая гряда гор и вершинами разрезает небо. Слева разлита глубокая синева Красного моря, неподвижная и матовая. Торжественная, безмолвная монотонность есть в пустынном пространстве, окрашенном в два ровных цвета – багровый и синий – под чистой небесной голубизной.

С непривычной скоростью поглощает дорогу автобус, огибая длинную дугу залива. Безжизненные обрывы отступают один за другим, открывая новые безжизненные обрывы. Они напоминают разломы пирамид, выстроенных в ряд и расколотых от вершины до основания с такой силой, что передняя половина провалилась под землю.

В доисторические времена два гигантских разлома – с северо-востока и северо-запада – пересеклись в Красном море, вырезав между Азией и Африкой треугольник Синайского полуострова. Воды затопили оба разлома, создав на востоке залив Акаба, на западе – Суэцкий залив. Северная часть полуострова, находившаяся под водой, поднялась высоким плато Эт-Тих, обрывающимся к обоим заливам. Новые разломы избороздили твердь во всех направлениях, оставив глубокие скалистые ущелья – вади, и лавины схлынувших вод пронеслись по ним к берегам.

На этом побережье, где-то не доезжая городка Нувейба, мне предстоит найти ночлег.

Два часа назад в пограничном пункте Таба мне открыли визу, и через узкую дверцу в воротах, мимо арабских солдат с автоматами я вышла из Израиля в Египет. Дымился жаром асфальт, одинокий автобус был взят в окружение бедуинами, сменившими корабли пустыни – верблюдов – на разношенные такси. Трое из них, облаченные в длинные светлые одежды, похожие на прямые подрясники без пояса, двинулись ко мне. Бедуин с двумя черными обручами на голове, из-под которых ниспадало белое в красную клетку покрывало, затеняя черный блеск глаз, предложил отвезти в монастырь Санта-Катарина семь персон за сто пятьдесят долларов; другие согласно кивали головами, уверяя, что это хорошая цена.

Гора Синай с изображением Моисея, принимающего скрижали Завета. Справа ангелы переносят на гору тело св. Екатерины. XVII в.

Со мной не оказалось еще шести персон, – это было достаточно очевидно, – и мне в двадцать раз больше нравилась цена билета на автобус. Но шоферы с искренним удовольствием сообщили, что автобуса сегодня уже не будет, а будет он завтра в десять утра.

С этой неожиданностью трудно было смириться. Взвалив на плечо багажную сумку, я подошла к шоферу автобуса, узнать, нельзя ли доехать с пересадками, но он только повторял одно и то же арабское слово, возможно, означавшее пункт его назначения, с каждым разом громче, как будто все дело было в том, чтобы я хорошо его расслышала. Темнело по эту сторону границы, очевидно, столь же быстро и рано, около пяти – оставалось три часа, чтобы найти ночлег: многозвездные гостиницы на границе предлагали его за астрономическую плату – сто тридцать долларов. Я сидела на скамье под навесом и ждала, откуда придет нечаянное избавление. Тревоги не было, была тихая надежда, что и на этом пути в монастырь Господь Сам все благословит и благоустроит.

По одному и парами возвращались шоферы, переходя от хорошей платы к лучшей для меня и еще лучшей, преподав тем самым первый урок о ценности выдержки в восточных договорах. Снизошли до половины запрошенной суммы, после чего потеряли как доброжелательность, так и всякий интерес к моей не умножающейся на семь персоне.

Выезжали из ворот автобусы с туристами и машины. Появился седой нестриженый путник в панаме и шортах, сутулящийся под рюкзаком, свалил свой груз рядом, и я спросила, не направляется ли он в монастырь. Он ответил, что там уже был, и посоветовал попытать счастья в отеле «Дворец Саладдина» в пяти километрах, куда и он пока добирался.

По пути шофер-грек заметил, что этот дворец еще дороже, чем приграничные. Над полосой моря вырос островок с крепостными стенами, а между голым берегом и шоссе выстроились кубики домов: мнимый дворец унаследовал от руин лишь экзотическое название. Попутчик вышел, мне же шофер, как человек православный, дал первый на чужой земле полезный совет: ехать в лагерь для туристов, в Нувейбу.

Синева воды угасает, сгущается, а ровная гряда гор на другом, западном берегу залива еще подернута голубой и розовой светящейся мглой. Не шелохнувшись, темнеют надо мной склоненными опахалами пальмы на фоне бледно озаренного неба. И разбросанные под ними бунгало с зонтичными камышовыми крышами, и тусклое зеркало моря, повторившее разливы закатного света – все утопает в глубоком безмолвии и светлом сумраке, все очертания становятся призрачными, нереальными.

Вода уже прохладна, и погружение в нее после жары и дороги кажется блаженством. Я тихо плыву к полосе разлитого заката, она смыкается за мной. Обернувшись, я вижу, как гаснет берег, зажигаются желтые огни в кронах пальм. На песчаную полосу один за другим выходят три верблюда с завернутыми в покрывала бедуинами, медленная процессия проплывает над водой и растворяется в тенях у дальнего костра.

Синайская пустыня. Окрестности монастыря

Я одна в нисходящей ночи, в незнакомом, таинственном пространстве – на Синайском побережье залива Акаба… Можно мысленно повторить это, но трудно в это поверить.

Выйдя к морю на ранней заре, я вижу на песке маленькую полукруглую палатку. Вчерашний попутчик приветствует меня взмахом руки: вооружившись фотоаппаратом, он ждет восхода солнца. Он говорит, что есть другой путь в монастырь, вдвое длиннее – через Дахаб, но вдоль берега, и рисует план на сыром песке: треугольник Синая, крестиком обозначенный монастырь почти посередине его узкой части, омываемой морем, Дахаб на берегу. Я решаю отправиться через Дахаб: часы и дни, когда я вижу море, – а их по милости Божией было много, – имеют для меня особую окрашенность. Иконописцы говорят, что синева это сконцентрированный свет, и в ней есть отражение невечернего света, – наверное, они правы.

Я рассматриваю эфемерное, почти символическое укрытие моего собеседника: в длину тела и в метр высотой, с натянутой на изогнутые трубки сквозящей тканью, с такой палаткой и я могла бы путешествовать, хотя и не по Египту. Заметив мой благожелательный интерес, он засмеялся: «Мне это нравится: мой дом всегда при мне, как у улитки, и платить за него не надо. Голландия – маленькая страна, поэтому мы, голландцы, любим путешествовать…»

А мне хотелось сказать, что человек испытывает тягу к неведомым землям потому, что ему мала любая страна, и его бесконечная душа выходит в странствие по миру и кружит в нем до тех пор, пока не найдет исхода в иное пространство. Но все это было бы трудно выразить по-английски, и я пожелала ему счастливых странствий.

Грязный прокуренный автобус с немытыми стеклами пришел в Дахаб с большим опозданием, напомнив, что Азия – не Европа. Зато, наверстывая упущенное, он мчался с запретной скоростью. Я ехала стоя, отодвинув верхнее тусклое стекло. От резкого встречного ветра слезились глаза, но Красное море обрело прежнюю чистую синеву, и я вбирала ее про запас: никогда не верится, что море можно увидеть снова.

Стемнело – влетели в узкое ущелье, надвинувшееся с обеих сторон темно-коричневым извилистым туннелем. Мелькали вдоль дороги щиты с крупными буквами: «Very dangerous curve» – очень опасный поворот, и, как наглядные пособия к тексту, валялись перевернутые машины, обгоревшие или ободранные до сквозного проржавевшего остова.

Вырвавшись из теснины, долго ехали по бескрайней песчаной долине, покрытой лишь ветровой рябью и редкими кустиками тусклой полыни. Иногда над равниной вырастали одинокие деревца с распластанной, будто срезанной кроной, и взгляд провожал их, как нечаянную радость.

Ты переходишь некую границу – Израиля и Египта, земли и моря, – и вся твоя жизнь отодвигается, остается по ту сторону. По ту сторону границы осталось обезображенное, искалеченное наше общее русское бытие, преддверие апокалипсиса в отдельно взятой стране, и вся неразрешенность, неутоленность и неисполненность твоей единственной судьбы перед Богом. И вот ничего больше нет – ты одна в мире, ты свободна, душа вырвалась из плена, как птица из сети, и парит в необозримом пространстве. Что ей в этом свечении моря? Что ей эта желтая песчаная река, протекающая в глубоком ущелье между обрывами, дымная зелень сухой полыни и синева небес? Почему не насытится око зрением, и все отзывается глубинным покоем, утолением давней жажды? Как будто полоса отчуждения между тобою и миром исчезла, душа собралась в одно напряженное созерцание, забыла себя перед великой монотонностью и великим многообразием пустыни. И наедине с простором творения она прозревает, насколько мир Божий больше всякого одного страдания, одной жизни, – и в этом есть утешение и надежда. Ты касаешься края ризы Господней, созерцание становится молитвой…

Монастырь св. Екатерины. Синай

Проплывают мимо песчаниковые или известняковые плато, срезанные сверху по одной горизонтали и так причудливо изрезанные ливневыми потоками и выветренные, что издали они похожи на заброшенные города с кривыми улицами, домами за каменными оградами. И долго тянутся фантасмагорические покинутые кварталы, вдруг вырастая в два, три уровня, и над опустошенными городами поднимаются руины крепостей и замков, – это похоже на оставленную памятью прошедшую жизнь.

И на всем пути – из Иерусалима в Эйлат, потом Нувейбу, Дахаб, по пустыне – нарастает и нарастает напряжение, соединяет все звучащие струны в один звук имени – Санта-Катарина…

От последней остановки мои попутчики – европейцы и японцы с рюкзаками – повернули к муниципальному туристическому городку. А я двинулась к монастырю мимо каменной ограды, над которой поднимались тополя в зелени с ноябрьской желтизной.

Перед моим отъездом из Иерусалима русский иеромонах, бывавший на Синае, говорил, что прежде всего я должна взять благословение у архиепископа Дамиана. «Почему не у игумена?» – спросила я. Оказалось, что архиепископ Синая является и игуменом монастыря и, по пустынности окрестностей, в нем постоянно проживает.

Дорога шла снизу, и высокие стены монастыря в окружении еще более высоких гор выросли сразу. Я остановилась осмотреться, когда меня догнал монах и спросил по-французски, может ли он мне помочь, и откуда я. Лицо его показалось мне странно знакомым. Легко вскинув на плечо багажную сумку, он прошел в ограду и, прежде чем я успела спросить что-нибудь, взбежал по лестнице. Я поднялась к раскрытой двери, он жестом пригласил войти.

В небольшом зале с книжными стеллажами до потолка и зашторенными от солнца окнами горела люстра. Из боковой двери вышел невысокий седой монах в очках и простом черном подряснике. «Это епископ», – сказал мой проводник и покинул нас.

Я подошла под благословение. Владыка указал на обитое вишневым бархатом кресло за столиком и сел напротив.

– Вы из России? – мирно спросил он. – Что там теперь происходит?

Так неожиданно попав с дороги на высокий прием, я снова оказалась перед непосильным вопросом. Два последних месяца я провела на Кипре, потом в Горненском и Гефсиманском монастырях на Святой Земле, и там меня спрашивали, можно ли теперь говорить о красных и белых, или красно-коричневых и черных, кто есть кто, и кто страшней?

– Там опять убивают… – ответила я.

И мы заговорили о Церкви, оставшейся, как Ноев ковчег в потопе.

– А вы уехали оттуда… совсем?

– Нет, я через месяц туда вернусь.

– И что будете делать?

– Говорить о Боге.

– Да поможет Он вам… – сказал Владыка со спокойным вниманием. – У вас виза на две недели? – если не хватит, можно продлить… Зайдите завтра, составим вашу программу. Высокий, сильно сутулящийся келейник лет двадцати принял мой груз на плечо и ждал, глядя с доверчивой благожелательностью.

– Иоанн проводит вас… Предполагаете ли вы бывать на литургии?

– Это прежде всего.

– O’key, в половине шестого утра вам откроют ворота…

Гостиница для православных женщин размещалась возле монастыря; сейчас в ней жили четыре гречанки, родственницы монахов. Небольшой холл с мягкой мебелью, зеркала, светильники, выстеленные кафелем душевые, – для пустыни это казалось роскошью. Раньше здесь был пресс для олив; дом перестроили, и потолок первого этажа разрезал окна: на мою комнату приходились их нижние половины, на второй этаж – верхние. Столик с лампой; кровать под длинношерстным верблюжьим одеялом…

Я поставила на стол образок Спасителя из афонского Хиландарского монастыря и с великой радостью поблагодарила Господа, устроившего все так чудесно.

В дверь постучали: египтянин Иосиф, посредник между монастырем и гостиницей, приглашал на трапезу.

Базилика Преображения

В начале четвертого по монастырскому двору проходит монах с колотушкой: ритмизированный деревянный стук бодро созывает к вечерне. Древняя, времен императора Юстиниана базилика Преображения, выстроенная из тесаных светлых гранитных блоков, через четырнадцать веков оказалась углубленной по отношению ко внешнему двору, и это скрывает ее истинные гигантские размеры.

Ко входу вниз ведут крутые ступени. А с площадки над ними удобно рассматривать западный фасад, фронтон под треугольным срезом крыши и сквозную прорезь креста на фронтоне, обведенную крестообразным рельефом. Две маленькие пальмы под поперечной перекладиной креста напоминают детский рисунок: шесть ветвей плоско развернуты, две нижние поникли от тяжести фиников.

Под фронтоном золотисто-коричневая плоскость стены оживляется двумя арочными окнами, разделенными столбиком с капителью. И крест, и деревца с райскими плодами, проросшими под его сенью, и свободные размеры шероховатых камней – все напоминает архитектуру так любимых мною древних грузинских храмов со строгостью внешнего убранства и сокровенной внутренней красотой. В этой праздничной простоте запечатлелись ясность и сила веры раннего христианства.

Преображение. Мозаика VI в. Апсида храма

Монах раскрыл дверь, деревянную, тяжелую, с резьбой в форме крестов, столь же древнюю, как стены, и я вступила в высокое пространство, подсвеченное разноцветными огоньками. Огромные узорные паникадила и множество серебряных, медных и хрустальных лампад спускаются с потолка на цепях – прежние паломники насчитывали их более пятидесяти. Позолоченные шары в середине каждого паникадила и с размахом вынесенные вокруг этих шаров подсвечники на изогнутых ветках, лампады – все светится бликами и отражениями огней, создавая мерцающий сквозящий свод. А потолок из ливанского кедра выкрашен в синий цвет и расцвечен звездами, среди которых с наивной доверчивостью сияют круглые лики солнца и луны.

Монолитные гранитные колонны, по семь с обеих сторон, увенчаны резными коринфскими капителями и соединены арками; над ними сдвоенные окна, роняющие в храм косые столпы света. Многие путешественники вырезали на колоннах свои имена и гербы, теперь эта хроника минувших веков погребена под белой краской. Но по-прежнему на каждой колонне – икона с празднуемыми святыми месяца и внутри каждой колонны сокрыты мощи мучеников – на этих столпах и стоит церковь.

Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его,

Заколола жертву, растворила вино свое и приготовила у себя трапезу;

Послала слуг своих провозгласить с возвышенностей городских:…Идите, ешьте хлеб мой, и пейте вино, мною растворенное;

Оставьте неразумие, и живите, и ходите путем разума .

Сколько раз слышала я это ликующее проповедание в паремиях праздников! Но слышит его только тот, кто уже вошел в храм. А кто провозглашает сейчас эту вечную мудрость с возвышенностей городских? Почему даже у нас, в православной России, громче всего слышны голоса сектантов или протестантов? Не к нашим ли проповедникам взывает Господь:

Горе пастырям Израилевым, которые пасли себя самих! Не стадо ли должны пасти пастыри?

…И рассеялись овцы без пастыря и, рассеявшись, сделались пищею всякому зверю полевому.

Блуждают овцы Мои по всем горам и по всякому высокому холму, и по всему лицу земли рассеялись овцы Мои, и никто не разведывает о них, и никто не ищет их .

На вселенских панихидах плачет Церковь об убиенных чадах своих, но кто оплачет всех расхищенных, потерянных, потерявших бессмертную душу? Восстави, Господи, пастырей овец Твоих из страха и унижения безгласностью, изведи их из храмов на высокие площади и стены обесчещенных городов, чтобы слышали голос Твой погибающие блудные сыны и пришли в себя, и вспомнили, что есть дом, куда они могут вернуться. Там, в смертоносной зоне отречения – ненависть и безумие, дешевый балаган с раскрашенными масками пороков, дешевое короткое забытье и тяжелое пожизненное похмелье. А в храме Твоем, являющем образ преображенного мира – жертвенная любовь нисходит в образах, словах, огне и духе Таинств:

Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов… Пиите от нея ecu, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов.

Это нас, уставших, изверившихся, больных, злых и добрых, забывших о своем царственном достоинстве, созывает Господь на царский пир. Базилика – царский дом; и в этом доме Твоем, в храме Твоем все говорит о Твоей славе…

Архиепископ Дамианос у престола базилики Преображения

Главный неф отделяют от боковых два ряда стасидий, поставленных вдоль колонн. Хорошо стоять внутри этого высокого кресла с откидным сидением, опираясь на спинку с точеными столбиками и отполированные временем подлокотниками с шариками на концах. И как всегда, сразу же обретя равновесие, почувствовав себя защищенной, отъединенной для молитвы, будто в тесной и в то же время открытой храму келлейке, я с сожалением думаю о том, почему нет стасидий в русских храмах?

Может быть, афонские старцы потому и выдерживают уставные действительно всенощные бдения, что есть десятки способов обрести равновесие внутри стасидии и – стоя, сидя или полусидя, опершись спиной, облокотившись – отдохнуть. Ибо лучше сидя думать о Боге, чем стоя – о ногах, как говорил святой Феофан Затворник. Или мне возразят, что это особый, национальный вид подвижничества? Или у русских измученных бытом женщин больше сил, чем у православных греков? Нет этому оправдания, кроме, разве, той же всеобщей нашей неустроенности, привычной и потому возведенной в традицию. Даже теперь, когда уцелевшие после долгого нашествия неверных храмы возвращают народу, их мало, и мало в них места не только для стасидий, но и для стойких прихожан. И доживем ли мы до времени, когда в России места у Бога всем хватит?

Монах зажигает свечи на высоких подсвечниках перед царскими вратами: каждый подсвечник приподнят и утвержден на спинах трех медных львов, обративших головы кверху, к венцам из свечей. Их огни оживляют позолоту резного кипарисового иконостаса критского письма с небольшим рядом праздников верхнего яруса и огромным Распятием над ним.

Справа у колонн возвышается трон архиепископа Синая, с великолепной резьбой по ореховому дереву и коленопреклоненными ангелами, поднимающими балдахин с куполком. Орел с раскрытыми крыльями поддерживает аналой, инкрустированный в восточном стиле…

Два монаха в рясах, склонив головы, стоят в стасидиях напротив меня. Третий у аналоя начал вечерню на недоступном мне греческом языке. Остальные стасидии, как и место игумена под навесом, пустуют. Но огромный храм заполнен этим негромким чтением, мерцающими огнями и отражениями, светлым сумраком, запахом росного ладана. Как разлитый вечереющий свет здесь явно Твое таинственное присутствие, и благодатная сень покрывает иконы и аналои, огни, отражения, тени и все сливает в глубоком покое.

Внутреннее убранство храма Преображения Господня

После вечерни мне хотелось обойти храм, рассмотреть иконы и, может быть, увидеть мозаику под сводом алтаря. Но уже закрывали двери, монах прошел с длинной палкой, и медным колпачком, поднятым на ее конце, потушил лампады. Погасли свечи, один за другим ушли монахи, а ощущение благодатной наполненности храма осталось…

Встретив эконома, я попросила разрешения подняться на колокольню. Выстроенная на двенадцать веков позже собора, трехъярусная, увенчанная куполом с крестом, она высоко возносится над острым коньком крыши храма. Из проемов сдвоенных арок, огражденных только сквозным барьером, открывается широкая панорама всех сторон света.

И монастырь лежит, как на огромном макете. Глубоко внизу чернеют плиты мощеного двора, появляются черные фигуры монахов и цветные – арабов, работающих в монастыре. Пестреют черепичные крыши хозяйственных построек. Стиснутый со всех сторон крепостными стенами, монастырь разрастался внутрь самыми причудливыми формами и лабиринтами, так что плоские крыши нижних зданий служат двориками для верхних.

Тремя уступами ниспадает крыша базилики, выстеленная листовым свинцом: под самой высокой частью легко угадываются формы среднего нефа, обведенного колоннами; гораздо ниже – скат крыши над боковыми нефами; еще ниже – крыша над приделами, идущими вдоль стен.

Сразу за храмом посреди двора стоит дом с вынесенной наружу лесенкой и крылечком перед приемной Владыки на втором этаже. Вдоль всей западной стены по третьему этажу тянется галерея с деревянными столбиками и перилами, на которую выходят двери келлий для приезжего духовенства и гостей монастыря. Еще выше, во всю длину южной стены поднимается новый каменный корпус с арками широкой крытой галереи, монашескими келлиями, библиотекой и госпиталежащие разным стилям и тысячелетиям – с разницей между базиликой и новым корпусом в четырнадцать веков, – столпившиеся в ограде, объединяются ею в некую целостность, как мозаика из разных материалов.

Ю. Карольсфельд. Неопалимая Купина

А в нескольких шагах от основания колокольни, под аркой – колодец Моисея. Бежав из Египта и проделав в одиночку тот путь, по которому он потом поведет народ израильский, он пришел в землю Мадиамскую и сел у колодца, потому что в пустыне колодец – это то место, где можно встретить людей. И Господь выслал ему навстречу семерых дочерей священника Мадиамского, пришедших напоить овец. Колодец еще тысячелетия на два древнее храма, и его глубинные подземные воды по трубам поступают в монастырь, напояя его, орошая и омывая, как ветхозаветные глубины питают тексты и образы Нового Завета.

Колодец Моисея

За крепостными стенами на юге полого нисходит в долину растрескавшийся склон Хорива, покрытый густой лиловой тенью. От восточной стены по склонам гор поднимается дорога на Хорив-Синай. С севера заслоняет небо ДжебельДеир – Монастырская гора, или гора Святой Епистимии, с еще озаренными гребнями и крутыми обрывами, – скалы ополчились окрест, защищая от пустыни оазис жизни преизбыточествующей.

Пока я поднималась по лестнице на верхний ярус, что-то знакомое улавливалось боковым зрением, и переведя взгляд из горной дали на ближайший предмет, я обнаружила старинный русский шрифт по краю колокола: «…усердием Павлы Ивановны». Обойдя по кругу огромный бронзовый позеленевший колокол, прочитала и всю строку: «Вылит сей колокол в Москве на заводе Димитрия Самгина. Весу 24 пуда». И ниже, помельче: «1870 года июня 27 дня в Синайскую обитель ко храму Св. Великомученицы Екатерины усердием Павлы Ивановны Моисеевой». Другой колокол, весом в 12 пудов, отлит на том же заводе «старанием Стефана».

Драгоценная рака св. Екатерины

Кругами обошла я девять больших и малых колоколов, и совсем нечаянную радость доставила мне встреча с «почетным гражданином Иваном Ивановичем Рыжовым» из Харькова, бесфамильными Даниилом, Михаилом и Феодосией, Агнией и Марией, купно помянутыми за здравие и за упокой.

Русские колокола, иногда доставленные волоком, на руках усердных богомольцев, озвучивают благовестом Святую землю. Но трудно представить, как эти двадцатипудовые колокола прибыли за тысячи верст на Синай, как везли их по железной дороге, потом на пароходе… А дальше, от Эль-Тора, последнего порта на Суэцком канале, по песчаной пустыне, по горным ущельям…

Помяни Ты Сам, Господи, названных и безымянных, почетных и бесфамильных соотечественников моих, прошедших под зноем аравийского солнца, с опасностями от сарацинов, с запасом черных сухарей, с жаждой приблизиться к Тебе этим путем, узким и каменистым, с радостью о благовесте Твоем в дальней чужой земле…

Сделай так, чтобы теперь они снова услышали его на всей своей земле.

Похожие статьи