Многие поспешили осудить владыку Димитрия, пытаясь уличить его в поддержке обрядоверия. Однако если вслушаться в слова владыки, то мы заметим, что владыка Димитрий собственно не превозносит обрядоверие как таковое. Он говорит о том, что простые люди никогда не жили интеллектуализмом. Для них богословием всегда была живая вера в Бога, выражаемая в самых разных обрядах. И это действительно так.

Что толку требовать от трудящихся ежедневно людей штудировать богословские трактаты, если, во-первых, они мало что там поймут, а во-вторых, это нисколько не расположит их к Богу. Православное богословие – это все-таки не интеллектуализм, а жизнь сердца с Богом, выражение веры вовне, не только в добрых делах, но и в обрядах, обычаях и традициях.

Я вспоминаю, что еще в древнее время в Александрийской богословской школе предполагалось деление всех христиан на две категории. Одна категория – это простые верующие, которые не способны к высокому богословскому ведению. Для них считалось достаточным исповедовать веру без лишних богословствований, в простоте придерживаться Символа веры, исполнять заповеди Божии и не пытаться проникать в аллегорический смысл Священного Писания. Другая категория – те, кто способен к высокому умозрению, созерцанию в Священном Писании иносказательных смыслов, к возвышенному рассуждению о Боге.

Кстати, отцы-аскеты, такие как преподобный Иоанн Лествичник и святитель Григорий Богослов, строго предостерегали: опасно неочищенному от страстей касаться богословия. Вот почему ереси часто возникали из попыток богословствовать, когда человек не преодолел в себе гордость и прочие страсти. Напротив, молитва самых простых людей, не искушенных в богословии, находила отклик у Бога.

Преподобный Паисий Святогорец рассказывал, как на Афоне в монастыре Эсфигмен жил настолько простой старец, что даже праздник Вознесения он считал одной из святых. Дело в том, что по-гречески слово «вознесение» – «аналипсия» – женского рода. Старец молился по четкам и говорил: «Святая угодница Божия Аналипсия, моли Бога о нас»! Однажды заболел кто-то из монахов в монастырской богадельне, старцу нечем было его покормить, тогда он спустился на нижний этаж, открыл окно, выходившее к морю, высунул руки и попросил: «Святая моя Аналипсия, дай мне рыбку для брата!» И произошло чудо – из моря прямо к нему в руки выпрыгнула огромная рыба. Когда преподобный Паисий рассказывал это, он добавлял, что мы-то знаем, что на самом деле значит Вознесение, но не можем вымолить даже малюсенькой рыбки.

Если отнять у простых людей куличи и пасхи, крестные ходы и паломничества к святыням, погружения в святые источники и множество других обычаев и обрядов, а взамен дать книги по богословию, мы иссушим внутренний мир простых людей, лишим их веру жизненности и превратим ее в превратные фантазии по поводу непонятых ими текстов.

Люди в принципе не могут жить без традиций, обычаев, ритуалов. Если не воцерковлять эту потребность простых людей, то она будет выражаться в самых жутких суеверных представлениях. Поэтому пусть каждый идет к Богу своим путем: интеллектуал – путем напряжений ума и постижения тайн богословия, простые люди – путем обрядов и простых сердечных молитв.

Записала Оксана Головко

И до старости, и до седины не оставь меня, Боже (Пс. 70: 18). Еще немного, и не будет во мне прежних сил, поблекнет цвет лица, исчезнут ловкость и сноровка. Как увядающий родник, угаснет мысль, иссякнет память, забудется прочитанное. Уйдут умения и навыки, когда-то так ценимые сотрудниками. И забрав у меня последние силы – остатки жизненной энергии, мне выделят наконец-то пособие, достаточное не для жизни – для выживания. Но и тогда, во время пенсии, Ты, Боже, не оставь меня.

Старость, наблюдаемая нами повседневно, есть прозорливое откровение о нас самих. Это волшебное зеркало, принесшее из скорого будущего правдивый образ каждого из нас. «Вот, это ты», – говорит мне зеркало жизни. «Неужели я? – возникает во мне горький вопрос. – Такой немощный, сгорбленный, в старомодном потертом костюме, бреду куда-то, опираясь на палочку, – в аптеку или магазин, – чтобы скромно занять в очереди последнее место. Как же страшно признать эту правду: я, никому здесь не нужный, неспособный содержать себя сам». Да, это так, это путь нашей жизни. Но если это завтрашний я, а вижу это уже сегодня, то, значит, помощь пожилым и должна воцариться сегодня.

«На рыбалке». Художник Леонид Баранов

Когда-то стариков увозили в лес, спускали в заснеженный овраг на лубе, оставляли на произвол судьбы. Бумерангом возвращался этот произвол к тем, кто вершил его. Старость накажет всякого, кто когда-то ее ущемлял.

Вот перед нами старый индеец из рассказа Джека Лондона «Закон жизни». Он слишком немощен, чтобы следовать вслед за племенем к далеким более плодовитым местам. Его сын – вождь племени, но на нартах для старика не находится места. Поэтому он сидит прямо на снегу перед костром с оставленной ему охапкой хвороста. Он вспоминает, как сам когда-то оставил своего отца… Это неизбежно, считает он. Но в глубине души ему все же хочется, чтобы сын его вернулся за ним, чтобы родные, теплые руки посадили его с собой рядом и увезли. Увы, последними посетителями старика становятся голодные волки.

Иллюстрация к басне Льва Толстого «Старый дед и внучек»

Вот известная всем басня Льва Толстого «Старый дед и внучек». Дед слишком стар, зубы повыпадали, изо рта еда вытекает обратно, чашку он выронил, расколол… Вот и сажают его за печь, чтобы не портил картину в доме, выдали ему деревянную лоханку. А простодушный, но сообразительный внук уже мастерит из дерева такую же плошку своим родителям. И надо же, они устыдились, вернули старика к нормальной жизни в семье.

Не пренебрегай человека в старости его, ибо и мы стареем (Сир. 8: 7), – простая, но очевидная библейская истина. Чтобы к тебе не приблизились волки, нужно самому не поступать как волк по отношению к слабым и немощным. Чтобы завтра к тебе относились достойно, сегодня сам относись достойно к другим.

Сын! прими отца твоего в старости его и не огорчай его в жизни его. Хотя бы он и оскудел разумом, имей снисхождение и не пренебрегай им при полноте силы твоей, ибо милосердие к отцу не будет забыто; несмотря на грехи твои, благосостояние твое умножится. В день скорби твоей воспомянется о тебе: как лед от теплоты, разрешатся грехи твои. Оставляющий отца – то же, что богохульник, и проклят от Господа раздражающий мать свою (Сир. 3: 12–16). Вот библейские основы для социальной помощи, защиты стариков. Благословение от Бога нисходит лишь за счет того, что ты поддерживаешь, а не отнимаешь, отдаешь, а не забираешь, трудишься сам для других, а не требуешь от них изнурительного труда.

И все же боимся мы старости. Сторонимся ее, как мрачной двери, ведущей в подземелье, в мир теней и неведомых призраков. Разве есть при маленькой пенсии, после отнятых лет на труды, хоть какое-то утешение? Есть! Потому что есть Утешающий. Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе» (Ис. 41: 13).

Старость вписана в Божий Промысл. Значит, есть в ее немощах и лишениях духовный смысл

Старость вписана в Божий Промысл. Каждому возрасту даются от Бога свои испытания. И возраст пожилых не лишен своей проверки на прочность. Значит, есть во всех этих немощах, внешней скудости и лишениях какой-то духовный смысл. Если Бог попускает испытания, значит, через них нам надо пройти.

Пенсию, выдаваемую государством, придумали не так давно. Первый закон об ответственности государства за стариков появился в Англии в 1601 году. Закон касался только немощных и неимущих, ибо считалось, что если ты можешь зарабатывать на жизнь, то продолжай трудиться дальше. Лишь в XX веке пенсия стала законной для всех. До этого времени забота лежала всецело на ответственности близких людей, если таковые у старика оставались. И если смотреть от нашего времени вглубь веков, то мы увидим лишь труды, труды, труды, и еще немощи, и так вплоть до утраченного Рая, когда произнесен был приговор: Со скорбью будешь питаться от нее (земли) во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе… в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3: 17–19). Знаем ли мы время или страну, где бы было иначе?

Авраам и Сарра

Открываю Ветхий Завет и вижу, что старость впервые упоминается в отношении Авраама, и называется она старостью доброй (см.: Быт. 15: 15). Вот перед нами почти столетний старик, без родины и без потомства, без социальных гарантий, без страховых выплат и пенсии. Скитался он от чужбины к чужбине, в поте лица возделывал землю, бегал из страха в Египет, переживал о будущем и собственно сам обетованной земли не получил, будучи лишь временным пришельцем на ней.

И всё же Бог назвал предел его жизни старостью доброй. Потому что добрая старость там, где присутствует Бог, где чистая совесть и чистая жизнь. Добрая старость там, где свобода души и нет мучительной боли, по слову Павла Корчагина, «за бесцельно прожитые годы». Именно в старости праотец Авраам обрел удивительную радость непосредственного общения с Господом. И всё ведь в его жизни казалось по-человечески невозможным, неосуществимым, но Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность (Быт. 15: 6). Не бойся, Аврам; Я твой щит; награда твоя весьма велика (Быт. 15: 1), – так Господь говорит всякому, кто верует, что Он рядом, что Он наш Щит и наша Ограда.

Но вот открываю Новый Завет, Святое Евангелие, и с удивлением вижу, читаю слова Спасителя, обращенные к первоверховному апостолу Петру: Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь (Ин. 21: 18). Это ли не про нас и наши реформы?

Почему же, Господи, Ты, победивший смерть и тление, так легко соглашаешься на старческую немощь Твоих учеников? Почему Ты дозволил властвовать над нами немощи и беспомощности? Дни трудов наших продлеваются, а покоя мы не можем найти.

– Потому что старость открывает нам всю правду жизни до конца!

О нашей старости у Бога есть особый замысел. Это время, когда ты становишься один на один пред лицом вечности, пред лицом Божиим. Это время, когда ты находишься у порога и потому уходит всё лишнее. Это время многих утрат, но и многих приобретений. Уходят соблазны, влечения, которые собственно душе и не дали ничего подлинного. Посреди немощей наступает прозрение.

Как удивительно, что именно в пожилом возрасте обрели Бога многие, наиболее серьезно восприняли духовную жизнь, молитву, покаяние и, как следствие, обрели настоящую радость. Я вижу глаза этих людей – в них радости больше, чем в глазах недовольного «поколения “Пепси”». Ушел ветер бессмысленной спешки, и во внутренней тишине преклонного возраста человек наконец-то услышал зов веры – призывающий к спасению твоей души Божий глас.

Не вкусив немощи старости, невозможно понять, что есть человек и ради чего он призван жить

Много фантазий, мечтаний жило во мне на витке взлета молодости. Каждую проблему я привык побеждать. Не осталось не достигнутым ничего, что сам ставил себе целью жизни. Внезапно явившиеся немощи и болезни вмиг отняли всё, открыли глаза на то, кто же я есть на самом деле. Не вкусив этой немощи, невозможно понять, что есть человек и ради чего он призван жить.

Юному, незрелому сердцу жизнь представляется необъятным полем, на котором можно бесконечно срывать цветы и наслаждаться их благоуханием. Пожилой человек пожинал с этого поля терния и волчцы, возделывал его «в поте лица своего» – старость приводит к смирению.

Юность и молодость хотят попробовать всё и сразу – старость знает цену вещей.

Молодость живет крайностями – старость приходит к умеренности.

Молодость расточительна – старость бережлива.

Молодость радикальна в суждениях, готова рубить сплеча – старость становится снисходительней, способна терпеть и прощать.

Даже когда плачет пожилой, его слезы, как и сам возраст, – золотые. Он плачет о детях и внуках, об их скорбях, ошибках, преткновениях. И это значит, что сердце пожилого человека – живое. Мертвые ни о ком не плачут. Но чтобы сердце из мертвого стало живым, нужно пройти путь длиной в жизнь.

Нет, старость – не подземелье, а вершина горы. И на вершине этой горы Бог не оставит тебя

Нет, старость – не подземелье, а вершина горы, на которую ты поднялся, пусть изможденный предшествующим восхождением, но ты всё же дошел, добрался, достиг. К этой вершине ты шел, не сорвавшись ни в ущелье, ни в пропасть, потому что всю жизнь тебя вел за руку Невидимый Покровитель. И на вершине горы Он не оставит тебя.

В строках Его Откровения мы слышим тихий, словно веяние свежего воздуха, живительный ответ: И до старости вашей Я тот же буду, и до седины вашей Я же буду носить вас; Я создал и буду носить, поддерживать и охранять вас (Ис. 46: 4). В младенчестве носили меня на руках мои родители, в старости носишь нас на руках Ты Сам, Господи.

Всю жизнь мы терпим немощи, но и всю жизнь мы оказываемся в чьих-то надежных руках. В младенчестве – в руках родителей, в школьные годы – в руках учителей, в молодости – в руках близких друзей или профессионального коллектива. В руках семьи, любимых и любящих. В руках врачей, когда нужно лечиться. В трудные минуты – в руках духовников. Эти руки не дают нам провалиться в бездну отчаяния и пустоты. За ними невидимо присутствуют руки Божии. И даже если не поддержит государство, Бог пошлет человека, который непременно поддержит тебя.

Итак, ты достиг вершины горы, и с этой вершины ты видишь далеко всё вокруг, как не видит тот, кто находится у подножия или кто еще отчаянно карабкается вверх, будучи нагружен рюкзаком ежедневных проблем. Старость дает возможность отдышаться, прийти в себя и осмотреться вокруг.

Старость нарекли возрастом золотым, и этот возраст хранит в себе свои сокровища. Старость обладает своими радостями, своими талантами, как и закат солнца обладает своей неповторимой красотой. Да, это закат, солнце заходит, но как же оно радует глаз. Золотой возраст радует, как и золото осени. Осень – это, прежде всего, обильный урожай, плоды предшествующих трудов, без которых не продержится новое поколение.

Листаю страницы своей жизни и замечаю, как я тоскую по своим дедушкам и бабушкам. И вроде бы всё есть: родители, любимая жена и дети. Но не хватает тех, кто был со мною в моем детстве, кто беззаветно любил и во всякой детской проблеме неизменно становился на сторону внука. Кто не был задавлен валунами сиюминутных проблем, но каждый вопрос решал размеренно и степенно. В близости к ним не было собственно и проблем, и тишина их душ передавалась моему сердцу неизъяснимым душевным покоем. Они прошли голод, войну, репрессии, неслыханные по нагрузкам работы в колхозе, они потеряли всё в начале 1990-х годов, но так и не сломались. Потому что их не оставил Бог, а с Богом никто не сломается.

Натруженные руки и добрые глаза – вот красота пожилого человека. Жизненный опыт и мудрый совет – вот его сокровище. Уют домашнего очага с гурьбой проворных внуков – вот его счастье: Увидишь сыновей у сыновей твоих (Пс. 127: 6). Но если ты одинок и рядом никто не скажет: «Доброе утро» или «Как твои дела?»? Если нет того, кто будет тебе отрадою и питателем в старости твоей (Руф. 4: 15)? То и тогда с тобой рядом есть твой Небесный Отец, для Которого ты всегда, в любом возрасте милое чадо.

Мы бьемся за социальные свободы веками, но что-то их нет и нет, этих свобод. Есть свобода сердца, свобода души. Когда не гнетут тебя оковы греха и узы воспоминаний о нераскаянном прошлом. Когда вместо обид и разочарований ты по-прежнему делаешь свое скромное дело.

Что же утешает в старости? Как ни странно, это труд, активность, занятость

Что же утешает в старости? Как ни странно, это труд, активность, занятость. Пока ты что-либо делаешь, то старости словно и нет, ее незаметно. А как только сложишь руки и сядешь на месте, то всё, старость завладеет тобой. Она придет как недовольство и ворчание, как саможаление и упреки всех, кто вокруг. Отсутствие дела выразится в активности ненужных помыслов, которые монотонным гудящим роем займут пространство ума, станут беспощадно жалить сердце, высасывать силы души.

Как удивляет меня мой отец. Выйдя на пенсию, он с мамой поселился в деревне, занялся хозяйством, каждый день кормит животных и возделывает сад, огород. На пустые дела у родителей времени нет. Но если ты оскудел физически, благодари Бога и делай душевно. Молитва – высшее делание души, которое возможно в любом месте и в любое время, лишь бы не угасло в сердце пламя веры. Бог моих родителей поселил рядом с храмом – там и нашли они счастье!

Мы, будущие старики, видимо, не привыкли терпеть немощи, нам хочется быть опекаемыми. А если болеть, то хочется выступить в роли евангельского расслабленного, которого четверо друзей несли ко Христу, и они же за него молились. Но если Бог хочет, чтобы ты был не этим расслабленным, а одним из его четверых друзей, которые надрывались, несли расслабленного на одре, лезли на крышу и разбирали ее, с трудом поднимали туда своего несчастного друга, а затем опускали внутрь дома, припадали с горячей молитвой к Спасителю? По вере друзей он получил не только исцеление, но даже прощение грехов, а сами друзья, интересно, получили что? А разве Бог забудет того, кто забыл о себе, но не забыл о друге?

Теплая забота о близких – детях, внуках, родственниках – дает утешение в старости. Вот как сказал об этом философ Платон: стараясь о счастье других, мы находим собственное счастье.

Если замкнуться на себе, то нас задавят обиды. И всё вокруг покажется неправильным: не так выложили асфальт, не так ходит транспорт, не так вода течет из-под крана, тем более не так живут соседи и все люди вокруг, а виновней всех правительство. Недовольство лишает душу счастья.

Когда ты питаешь добрые чувства хотя бы к кому-то, и прежде всего к своим внукам, то это добро уже внутри тебя, оно согреет душу. Так состарившийся праотец Иаков, названный Израилем за данное ему созерцание Бога, особенно любил юного сына Иосифа. Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его, - и сделал ему разноцветную одежду (Быт. 37: 3). Для младшего старик сам делает одежду, а не ждет, что сделает кто-то другой, тем более не требует чего-то себе. И в этом он счастлив. Для маленьких деток и сейчас пожилые вяжут варежки и шерстяные носки, готовы раствориться в заботе о малышах – и исчезают старческие немощи.

Жизнь в тысячу рублей или к чему приводит осуждение

Священник Валерий Духанин

Ж изнь наполнена невероятными историями, которых не найти даже в вымышленных произведениях. Виталий, врач-онколог, рассказал вот такую.

Как-то в их больницу легла женщина с только что поставленным страшным диагнозом – опухоль головного мозга. Женщина пришла к Виталию со своим неутешительным снимком. Снимок, и правда, представил жуткую картину: весь мозг покрыт опухолью, – но это никак не вязалось с общим состоянием бодрой пациентки. Виталий понял, что здесь что-то не так, и решил сделать повторный снимок.

Оказалось, что никакой опухоли нет. Видимо, в медицинском центре или поликлинике, откуда пациентка поступила, произошел какой-то сбой аппаратуры. Женщина невероятно обрадовалась и поспешила в свою палату собирать вещи. Вот там-то и случилось искушение: ей показалось, что у нее пропали деньги. Дело в том, что в качестве закладки в книгу она использовала тысячерублевую купюру. Этой-то дорогой закладки теперь не оказалось. Женщина искушению поддалась: вызвала врачей и устроила скандал. На шум пришел и Виталий. Пациентка, забыв о нечаянной радости с несостоявшимся диагнозом, возмущалась всё больше и больше, обвиняя во всем персонал и врачей.

Виталий заметил, что лицо женщины краснеет: видимо, поднималось давление. Он решил сходить за лекарством, чтобы заранее ей как-то помочь, успокоить, снять эмоциональный накал. Как это ни прискорбно, но он не успел: у пациентки случился приступ, откачать ее не смогли. Это выглядит невероятным, но женщина умерла. Чуть позже уборщица нашла под кроватью тысячерублевую купюру, которая, как оказалось, выпала из книги и таким образом стала причиной скоропостижной смерти пациентки. Вот так осуждение ближних, напрасное обвинение их обернулось непоправимой трагедией.

Не все мы видим гибельные последствия осуждения, но последствия эти, несомненно, есть. Осуждение – болезнь нашего времени, это то, чем мы живем постоянно. Мы смотрим на всё сквозь очки осуждения, говорим с осуждением, думаем, осуждая других. Часто осуждение является единственной темой общения. Двое встречаются только для того, чтобы осудить третьего. Самые распространенные темы бытовых бесед – помусолить сведения о чьей-то жизни, посмеяться над чужими оплошностями, пожаловаться на начальство и т.д. И внешний вид другого человека, и его взгляд, и его тон – всё подвергается безапелляционному суду нашей мысли.

Осуждение – это определенный показатель, знак того, что у тебя происходит внутри. Осуждение рождается из недовольства, а оканчивается негодованием. Осуждая других, мы возмущаем самих себя, лишаем собственную душу мира. Если заглянуть внутрь души осуждающего, то можно увидеть, как там копошатся, беспокоят, свербят недовольные помыслы. Они как нарывы на теле, прикосновение к которым доставляет боль. Поэтому такому человеку везде всё не так: в семье, на работе, в государстве. Он ищет, кому пожаловаться, поныть, а заодно наговорить всяких гадостей.

Осуждение и пересуды – это как нудное гудение мух, которые клубятся над зловонной ямой и жужжат себе что-то однообразное. Осуждающий и подобен мухе. Он всегда своей мыслью летает над чем-то скверным, дурным, нечистым – чужими ошибками и оплошностями, и он всегда зудит и гудит о том, что всё плохо, что всё не так.

Осуждать – значит видеть вокруг себя только темное. Но наши глаза созданы Богом так, чтобы реагировать на свет, и душа создана, чтобы видеть светлое, а мы сами настраиваем око своей души на мрак. В конечном итоге говорить о темном – значит самому быть темным. Поэтому люди, погрязшие в осуждении, как правило, унылы и мрачны.

Беседа с тем, кто привык осуждать, утомляет, она высасывает из собеседника силы, увлекает его за собой в недовольство и бесконечные пересуды, а после себя оставляет какую-то муть. Это подобно поднявшейся со дна озера тине. Поэтому о каждом осуждающем можно по праву сказать, что он мутит воду. После общения с ним остаются внутри только мрачные чувства.

Осуждение исходит всецело из мятежности. Мятежники всегда стремятся к революции, свергнуть тех, кто у власти, чтобы самим прийти к власти и судить тех, кто был раньше. Суд мятежников беспощаден. И подпавший страсти осуждения – мятежник. Он ниспровергает в своей душе всех и вся, в каждом найдет улики для своего приговора.

Изначальным здесь является болезненность души, а осуждение других – лишь способ ее выражения. В этом смысле угодить осуждающему невозможно, а сам он уподобляется злому псу, который лает и бросается на каждого встречного. Так рвется подверженная страсти осуждения душа, она лает и кидается на всех, кто бы он ни был, готовая раздирать и кусать.

В православной аскетической традиции есть понятие умного делания, когда весь внутренний мир, вся душа человека устремлены ко Христу, ум отсекает злые помыслы и возделывает добрые, сердце рождает теплые чувства, воля устремлена к добру. Осуждение в каком-то смысле тоже делание, только не умное, а безумное. Весь внутренний мир, вся душа такого человека ищет, за что бы ухватиться, чтобы осудить человека, выразить недовольство и негодование.

Осуждение производит внутри осуждающего разбалансировку всех его душевных сил. Он теряет цельность, потому что внутренне кидается то на одного, то на другого, полагаясь на свои кривые, лживые мысли. После осуждения внутри нет ни покоя, ни чистоты. Там – полный разброд мрачных мыслей и чувств. В этом смысле осуждение – душевный недуг.

Осуждающий часто считает, что всего лишь констатирует факты, что он не боится говорить о несправедливостях, о том, что есть на самом деле. Но осуждающий не замечает, что зачастую специально ищет, а в чем бы уличить и обвинить другого. Он подобен человеку, который несет домой разный мусор и хлам, наполняет им свое жилище и сидит в этом соре. Так и душа осуждающего уподобляется месту сбора всевозможного мусора.

На самом деле осуждение рождается не из наблюдения несправедливостей как таковых, а, повторим, из мятежности наших собственных мыслей, буйства внутренних чувств, которые кидаются из стороны в сторону, готовы наброситься на кого угодно, только бы найти этому повод.

Если человек не преодолеет в себе мятежности, то он будет осуждать и самых близких людей: родителей, мужа или жену, детей, будет жаловаться и негодовать. Жизнь такого человека – сплошная беда. Ведь он сам кругом видит одни беды и досадует.

Что же делать? Как преодолеть в себе осуждение?

Если говорить по существу, то человек никогда не освободится от страсти осуждения, пока не вкусит смирения. В этом смысле у каждого из нас есть своя мера осуждения ближних в меру гордости каждого из нас. Ведь осуждение означает, что ты поставил себя выше других и считаешь себя способным оценивать их жизнь и поступки, выносить вердикт, как выносит судья подсудимому приговор или врач ставит пациенту диагноз.

Душа, стяжавшая смирение, освобождается от осуждения. Смирение вносит в душу мир, уходит мятежность, и человек перестает осуждать, его внутри ничто не свербит, он не останавливается взглядом на чужих недостатках.

Одна женщина, Наталья, рассказывала. У нее сильные боли в спине, так что она не может выстоять всю службу в храме. Как-то Наталья пришла на богослужение и попыталась сесть на лавочку. Но ей не позволила другая женщина: она сначала оттеснила ее, а потом специально поставила на это место свою сумку, чтобы никто уже не сел. Поняв, что сесть уже не получится, Наталья отошла в сторону и стала от сердца молиться об этой женщине. Она настолько смирилась и всецело погрузилась в молитву, что внутри нее не затаилось ни злобы, ни негодования. Неожиданно для нее самой после искренней молитвы об обидчице у Натальи перестала болеть спина. Так Господь дал ей утешение за то, что она смиренно встретила грубость, а после этого вместо осуждения от сердца молилась о той женщине. Она даже не просила за себя, не ожидала никакого облегчения боли. Но Господь утешил ее. И всякий раз, когда мы вместо осуждения будем искренне молиться о других людях, Господь подаст каждому какое-то свое благодатное утешение.

Молитва за другого человека – это уже действие добра, желание спасения ближнему. Молитва противоположна клейму осуждения, как противоположны тепло холоду, свет тьме, любовь ненависти.

Когда мы любим кого-то, то видим в нем достоинства, которых не замечают посторонние. Любящему не мешает радоваться встрече с любимым ничто из его несовершенств, собственно он и не замечает этого, несовершенств как будто и нет. Напротив, при антипатии к другому человеку всё в нем становится раздражающим несовершенством – и его тон, и его взгляд, и его манера поведения. Само его присутствие уже невыносимо, уже предмет для осуждения.

Любовь и смирение приходят не сразу. Что же делать конкретно сейчас?

Злая собака кусается, будучи спущена с привязи. Поэтому для начала ее надо посадить на цепь, пусть лает оттуда. Желающему победить в себе осуждение нужно, прежде всего, обуздать свой язык, не спускать его с привязи, запретить себе говорить, едва к горлу подкатывает осуждение. Пусть мысленно ты еще осуждаешь, но для начала хотя бы молчи.

Можно даже попробовать такое упражнение. В течение недели не говори ни о ком ничего плохого. Просто в качестве эксперимента. От воскресного дня до воскресного, от исповеди до исповеди не произноси ни одного плохого слова в адрес ближнего. Если и говорить что-то о ком-то, то только хорошее. Так уже начнется работа над собой.

Иногда мы думаем, что не осуждаем, а всего лишь рассуждаем о действиях другого человека. Как одно отличается от другого?

Рассуждение переходит в осуждение по упомянутому простому принципу: когда мы начинаем говорить о людях плохое. Пусть это плохое вроде бы соответствует им, но, произнося темное, мы ставим на них клеймо. Постараемся говорить хорошее, светлое, доброе, тогда осуждения точно не будет.

Поверьте, если мы перестанем говорить о людях дурное, то ничто не обрушится, не рухнут ни правопорядок, ни педагогика, ни внутрисемейные отношения. Напротив, станет больше чистоты и света. Пусть картина жизни покажется неполной. Но лучше она будет неполной из-за вытеснения тьмы, нежели из-за постоянного изгнания света.

Но исправить свое слово недостаточно, важно исправить мысль. То, что мы в человеке видим, зависит от того, как мы смотрим. Пчела везде найдет красивый цветок и сядет на него, чтобы собрать полезный нектар, а муха везде найдет грязь и сядет туда, чтобы собрать новых микробов.

Вот ты увидел пьяного человека и сразу подумал: «Бездельник, попрошайка! И как только свет носит такого?!» Но представь, что было время, когда на него с любовью смотрела родившая его мама, как она не чаяла в нем души и надеялась, что его жизнь сложится счастливо. Его пьянство – это болезнь, он мучается от этого, как и каждый из нас страдает от своих тайных недугов души. Его душа ждет помощи, и даже простая от сердца молитва о нем окажет пользу ему.

К преподобному Серафиму Вырицкому как-то молодая супружеская пара принесла большую сумму денег в качестве пожертвования. Святой Серафим их не принял, а благословил отдать первому встречному по дороге на станцию. Каково же было их удивление, когда первым встречным оказался шатающийся от опьянения мужчина. Молодая супруга растерялась: как можно давать деньги такому? Но муж принял решение: «Поступим по словам батюшки». Когда они протянули деньги пьяному человеку, то оказалось, что тем самым они спасли его от самоубийства. Он работал в торговле, и у него образовалась недостача ровно на ту сумму, которую они вручили ему. Боясь тюрьмы, он впал в отчаяние и думал наложить на себя руки. Неожиданная милостыня спасла ему жизнь. Так святые прозревали беды людей и спасали их, а мы бываем готовы заранее осудить их и тем самым способствовать их погибели.

Если бы мы видели свои грехи, то разве стали бы смотреть на грехи другого? Когда у тебя болит зуб, будешь ли думать о том, что болит у другого? И когда мы видим свои недостатки, когда наша душа болит о собственных немощах, грехи других становятся неактуальны. Вот почему в древнем патерике приводятся знаменитые слова преподобного Пимена Великого. Некто спросил авву Пимена, как может человек достигнуть того, чтобы не говорить худо о ближнем. Старец ответил: «Если человек, смотря на себя, находит в себе недостатки, то в брате своем видит совершенства. А когда сам себе он кажется совершенным, тогда, сравнивая с собой брата, находит его худым».

Господь всё наше спасение свел к единственной фразе: Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете (Лк. 6: 37). Дай Боже всем нам спастись и не быть осужденными.

Дальнейшие строки, рожденные из боли моего сердца, обращены ко всем нам. Они посвящены тому, что любое непреодоленное в себе зло может стать ростком страшного греха, сокрушительного по своей сути.

Грехопадения кто разумеет; от тайных моих очисти мя (Пс. 18: 13).

Наши тайные немощи - во многом загадка для нас. Они проявляют себя, когда мы не ждем, скрывают в себе такую разрушительную мощь, о которой мы не догадываемся. Парадокс именно в том, что немощь заключает в себе мощь - немощь в добре непременно предполагает мощь зла.

Реальность открывает нам страшную правду: никто из нас не знает, как мы проживем даже ближайшее будущее - будем ли жить в целомудрии или впадем в блуд, станем жить трезвенно или сопьемся, окажемся жертвою преступления или совершим преступление (пред ужасом второго лучше, конечно же, первое).

Коса греха безжалостна - она косит вправо и влево, выкашивает, срезает любой гордый стебель, казалось, несгибаемо стоящий на поле человеческой жизни. Неважно, кто ты: священник или мирянин, ученый или невежда, известный или никому не знакомый, - пред соблазном греха все равны. Все с редкостным сходством могут оказаться падки на грех, легко поддаться, невзирая на статусы, звания, положения и протекции. И это значит, что доверять самим себе нам нельзя.

И от чуждих пощади раба Твоего: аще не обладают мною, тогда непорочен буду, и очищуся от греха велика (Пс. 18: 14).

Случившаяся трагедия лишает дара речи. Мы чувствуем беспомощность и обнаженность, утрату и огромный духовный урон. Тот, кто призван служить Богу как подлинной Жизни, лишает жизни жену, губит свое служение, оставляет собственных маленьких детей круглыми сиротами. Здесь не одно, а сразу несколько преступлений: убита та, которой ты признавался в любви; убита семья, венчанная благодатью Божией; убит в священнике служитель Христов, исполнивший волю диавола. Но в итоге страдают все: страдает Церковь, страдают люди, страдает сам совершивший преступление. Случившееся ставит нас в неразрешимый рассудком тупик.

Но собственно с позиций христианской жизни всё предельно понятно. И собственно все криминальные сводки говорят об одном. Секрет человеческого счастья или несчастья хранится не в сфере социального уровня, общественного положения, образования, достатка и т.д. Он хранится лишь в сфере твоей духовной жизни, там, где вершится самоопределение по отношению к добру и злу, где сердце либо сияет, как чистое зеркало, либо издает едкий дым страстей. Проиграть в духовной жизни - значит во всем проиграть. Достичь духовной победы - значит во всем победить.

Грех - это нечто более страшное, чем мы думаем. Обыкновенно мы смотрим на грех как на ошибку, жизненный промах, который случился по неведению, неопытности, неразумию. Шел человек, споткнулся, упал, набил шишку, поднялся и дальше пошел. Нет, грех - не просто ошибка, а катастрофа, которая меняет всё внутри тебя и всё вокруг тебя. Как грех Адама в Раю отразился на его душе и на всем мире вокруг, так и грех каждого человека отражается и на нем самом, и на маленьком мире вокруг него - семье, коллективе, отношениях с ближними.

Непреодоленный грех внутри способен стать детонатором мощного взрыва в жизни. Затаенная обида оборачивается враждой, подтачиваемое внутри негодование влечет за собой ненависть. Ненависть и вражда, медленно тлея, сжигают остатки добрых чувств в душе. Вот почему мы видим такое обилие преступлений на почве семейных ссор. Тот, кому ты когда-то говорил: «Люблю», вдруг становится врагом и объектом ненависти. Там, где предполагалось жизненное счастье, вдруг вершится самое огромное несчастье.

В основе всех уголовных преступлений лежит обычная греховная страсть - страсть, вовремя непобежденная, вырвавшаяся наружу как зверь, спущенный с цепи. Сначала этот зверь терзал душу объемлемого страстью, мучил и не давал покоя, ограничиваясь лишь мрачной пещерой его души, но потом, окрепнув, зверь вырвался наружу и начал терзать тех, кто находится рядом.

Напряжение, достигшее высочайшего накала, вырывается наружу во внешнем действии. Мысль, воплощаясь, переходит в телесное движение. В наших движениях воплощаются либо добро, либо зло, которые мы питаем в душе. Но страдают прежде всего самые близкие, те, кто находится рядом. Потому что кто ближе к эпицентру взрыва, источнику заражения или смертоносной эпидемии, тот всегда подвергается большему воздействию.

Любой удар, нанесенный ближнему, - это замах Каиновой руки, безумно возмутившейся против родной крови. Печать вечной смерти ложится на лицо преступника. Каин был изгнан из общества человеческого. Любая душа, перешедшая за черту смертного греха, преступления, сама исходит из общества человеческого, становится неспособной к адекватному общению.

Краткий разряд электричества производит пожар, удар молнии попаляет труды многих лет. Так и краткий выплеск человеческой страсти рушит то, что созидалось годами. Медленно и незаметно приближался человек к черте, но переступил за нее одномоментно.

Всякое преступление готовится невидимым врагом постепенно, но совершается в единый миг времени. И это удивительный закон, который мы всегда игнорируем. Десять шагов до черты, и девять с половиной кажутся одинаковыми, но, сделав полшага, ты стал ближе к черте. Если отпить из бутылки один глоток, то кажется, что осталось столько же, сколько и было. Но ты уже пригубил, приобщился дурману - он не оставит тебя, пока не выпьешь и остальное до дна. Грех опьяняет душу постепенно, ты и сам не заметишь, как окажешься другим, не тем, кем когда-то был. Последние полшага, как и последний глоток, выполняются машинально - ловушка захлопывается в один миг, и всё вдруг оказывается порушенным.

В этом смысле непреодоленные склоки в семье, безудержное раздражение и обвинение во всем второй половинки способны стать предвестием будущих бед. Если ты утратил любовь к тому, кому признавался в любви, значит, ты уже духовно болен, тебе надо лечиться, очищать свое сердце, исповедоваться, каяться. Если ты поднял на кого-то руку раз, то, значит, что-то в твоей душе уже не то, будь внимателен. В кратчайший момент человек становится преступником, а несет последствия всю свою жизнь, а кто-то - и целую вечность.

И всё определяет твоя духовная жизнь. Или ее отсутствие. Утрачена жизнь с Богом, враг захватил сознание - и далее мрак, разум не ведает, что творит. Все криминальные сводки говорят об одном: грех лишает человека разума, а потеряв разум, человек вершит дела сумасшедшего.

Писать о грехах человеческих больно. Но всякий грех влечет за собой чье-то страдание. И от этого еще больней.

Завершается любое преступление одним и тем же - отчаянным осознанием того, что же ты натворил, провалом в адскую пустоту, страшным мраком мучения, при котором жизнь преступника уже не жизнь, внутри - бездна отчаяния, а вовне - жалкие осколки того, что порушено.

Грехопадение отдельно взятой души подобно крушению целого Рая.

Впасть в грех - это как ниспровергнуть Рай. Если из души изгнан Бог, то это катастрофа вселенского масштаба. Поэтому попасть душе человеческой в ад - то же самое, что угаснуть целой Вселенной. Нет, даже намного более хуже. Ни астероиды, ни кометы не переживают и не расстраиваются от сгорания при трении об атмосферу. Межпланетные камни бездушны, а человек наделен даром вечности. Пусть лучше угаснут тысячи солнц, нежели угаснет одна живая душа. Лучше пусть звезды превратятся в черные дыры, нежели бессмертная душа человека погрузится во мрак.

Душа человеческая призвана быть Раем. Но Рай только там, где царствует Бог, а не хозяйничают греховные страсти.

Теперь - время скорби, сердце болит о случившемся. Время скорби есть время покаяния. Вспомним свои личные ошибки, увидим их честно, признаем: «Я ведь тоже считал, что никогда так не поступлю». Вспомним, как мы сами не выносили в своей душе кого-либо, желали кому-то несчастья, раздражались и негодовали. И от сердца пред Богом покаемся.

Особенно же покаемся в равнодушии. Ибо если такое случается с нашими ближними, а мы ничего не предприняли вовремя, то, значит, есть в этом вина и каждого из нас. Если такое происходит, а мы живем как ни в чем не бывало, то где же в нас христианство? Если мы после этого случая не пытаемся изменить себя, то что у нас общего с Евангелием?

Боже, прости нас грешных!

Помоги нам, Боже, исправиться!

Любая обида может вырасти в мщение. Конечно, обида не всегда завершается местью. Но никакая месть не бывает без предваряющей ее обиды, как нет сорняка без крепких корней, укуса гадюки без яда, взрыва мины без действия детонатора. Обида – камень, приготовленный против другого. Месть – бросок этого камня. Когда ты носишь камень за пазухой, тебе самому тяжело, а тяжесть души усилится, если камень обиды ты метнешь в сторону ближнего. Всякая месть, а значит, и всякая обида есть в зародыше мучение самого мстящего, самого обиженного.

Печь сжигает всё, что положат в нее, поглощает топливо, а обратно выгребается мелкая зола. Так и обида сжигает в душе всё, такая душа лишь поглощает и уничтожает, а обратно выдает горстку сожженных чувств, отношений, порушенных связей с людьми. Но если от печки – тепло, то от объятой обидой души веет холодом.

Сколько семей дали трещину только потому, что супруги стали обижаться друг на друга из-за каких-то оплошностей, накапливали в себе груз обид, и потом этот груз повлек ладью семьи ко дну. Есть те, кто в отместку изменил, в отместку подал на развод, в отместку бросил другого в тяжелой жизненной ситуации. Потому что обида всё перекрыла, лишила здравого разума, привела к крушению всего самого ценного.

Обида – искушение всех людей без исключения. Яркий пример обиды и желания мести мы видим даже среди учеников Христа. Спаситель, направляясь в Иерусалим, послал учеников в самарянское селение приготовить для Него место. Но самаряне не приняли Спасителя, так как Он имел вид путешествующего в Иерусалим (Лк. 9: 53). Это и послужило поводом для обиды апостолов. А вот и желание мести: Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? (Лк. 9: 54). Так вот просто думали апостолы решить возникшую трудность, по принципу: нет человека – и проблемы нет.

Апостолы еще и представить не могли, что когда-то с проповедью любви они пройдут эти земли, а потом с радостью встретят весть о том, что и самаряне приняли слово Божие (Деян. 8: 14). Их мысли пока были заняты тем, что хотелось испепелить своих обидчиков. Для переосмысления им нужно было еще пережить скорби и страхи, и только благодать Духа Святого соделала их сердце обителью любви, не знающей никакой обиды.

Но если мы посмотрим предваряющее повествование Евангелия, то увидим, что перед самарянским селением апостолам пришла мысль, кто бы из них был больше (Лк. 9: 46). Размышление о том, насколько ты велик, естественно обращается позором, когда тебя кто-то не принял.

Любая наша обида – проявление гордости, такой человек заведомо убежден, что ему должны оказать особую честь, а если этого не происходит, то он считает, что его презрели, не поняли, оставили одного. Так и приходят на память известные строки М.Ю. Лермонтова:

Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!

Обиженный – всегда «невольник чести», ему всегда кажется, что его, такого хорошего, способного, умного, неправильно поняли, не приняли, оттолкнули.

Смирение изгоняет обидчивость. Если ты признаёшь себя меньше других, то на кого обижаться?

Кто из вас меньше всех, тот будет велик (Лк. 9: 48), – отвечает Христос на наивный вопрос апостолов о первенстве. Смирение несет в душу мир, изгоняет обидчивость. Если ты признаешь себя меньше других, то на кого обижаться? Как может считать себя обесчещенным тот, кто ни от кого не ждет чести?

Почему же эта явная немощь учеников вошла в текст Евангелия, которое должно включать вроде бы только святое? Потому что записанное относится к каждому из нас. Даже самый кроткий с виду человек может стать мстительным, если будет копить в сердце обиду. Даже добродушный, никому не причинивший зла человек, если затаит на кого-то обиду, со временем может сам ответить злом на зло. Тебя где-то не приняли, развернули, отвергли, и ты готов уже испепелить этих людей, не оставить камня на камне, будь дана тебе чудотворная сила.

Типичное проявление обиды – внутреннее переживание ущерба от чужой несправедливости, следствием же становится желание попалить своих обидчиков огнем. Поэтому обида и месть взаимосвязаны.

Месть обиженного выражается хотя бы в том, что он отказывает ближнему в общении, меняет свое внутреннее к нему отношение. Человек, на которого ты обиделся, отступает в твоем внутреннем мире за черту, за границы любви.

Обида – всегда непрощение. Мы потому и обижаемся, что не прощаем ближнему его ошибок, немощей, неправильных поступков. Но всякое непрощение означает одно – нелюбовь. Если бы ты желал ближним добра, то разве держал бы что-то на них из-за их ошибок или оплошностей? Обида – внутреннее бурление, клокотание вражды и непрощения. Это смятенно-мятежное восстание личной «правды», желающей отстоять свои права в этом непостоянном мире.

Мы опираемся на свою личную «правду» как на кривую клюку, с которой хромаем по жизни. Правда же Христова в том, чтобы мы стали выше обид, чтобы чья-то несправедливость не угасила в нашем сердце добра, чтобы в сердце воссияла свобода любви и прощения и спали с души оковы мстительности.

Обида – знак победы греха над душой человека. Если после причиненного тебе оскорбления ты загорелся злобой, то, значит, от чужого зла ты заразился злом. Огонь чужого греха передался тебе, попалил весь твой внутренний мир, соделал и тебя злодеем. Копить в себе обиду, а тем более вынашивать помыслы мести – то же самое, что положить себе за пазуху горящие угли и пытаться носить их.

Обида и мстительность – болезнь греховного человечества. Но именно от этой болезни и пришел исцелить нас Христос. Вот почему Он ответил апостолам: Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать (Лк. 9: 55–56).

Христианин – это тот, кто несет в себе образ Христа, в ком Бог отражается наиболее ясным и чистым образом. Бог есть Любовь, в Нем нет и тени ненависти. Бог долготерпелив и милосерден, в Нем нет и капли презрения. И никакой обиды в Боге тоже нет. Бог наказывает, но не мстит, ибо Он не испытывает ущерба от наших грехов. Его наказание – вразумление любящим Отцом Своих неразумных чад. Бог попускает скорби человеку, впавшему в грех, но ни на кого не держит обиды.

Из самых глубин голгофских страданий, при всеобщем презрении, Христос молился: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23: 34), – Он не имел в сердце и капли обиды. Те же слова повторял святой Стефан Первомученик, когда его побивали камнями, просил за своих убийц: Господи! Не вмени им греха сего (Деян. 7: 60). Кто приобщен Богу, тот приобщен и Божией любви, тот выше обид, потому что причастник Божиего Царства ищет, чтобы и другие стали причастниками.

Если бы в нашем теле сидела заноза, а острая боль от нее не давала покоя, то разве мы не предприняли бы усилий вынуть занозу? Всякая обида – заноза, сидящая в глубинах души, пронзающая сердце острой болью. Занозы надо вынимать, а от обид – избавляться. Обиды преодолеваются по мере смирения, когда надменный дух уходит, подобно как испаряется мрачный чад от веяния свежего воздуха. Если обида – тугой обруч, сдавливающий душу, то прощение – освобождение.

Одно древнее сказание гласит, как на некий индийский остров привезли невольника-христианина. Он столь усердно трудился, что хозяин со временем поставил его управляющим над всем своим имением. Как-то, придя на рынок невольников, управляющий заметил старого, изувеченного, больного человека и тут же купил его. Хозяин был удивлен таким выбором. Когда все приступили к работе, то хозяин заметил, что управляющий заботливо ухаживает за этим старым невольником. Он поместил его в свое жилище, кормил со своего стола, всячески оберегал его и поддерживал. Хозяин подумал, что управляющий нашел своего родственника, и спросил, не приходится ли он ему отцом. «Нет, он не отец мне и даже не родственник», – ответил управляющий. «Почему же ты так заботишься о нем?» – «Да потому, что он – мой враг. Ведь это он продал меня когда-то торговцу невольниками. А Христос велит платить за зло добром».

Такая любовь, такое прощение и есть настоящая свобода, настоящее счастье. Дай Бог каждому из нас вкусить хотя бы малую долю от благ Христовых, стяжать свободу от обид и всячески беречься от мстительности.

Похожие статьи